1. Родство между смехом и гипнозом очевидно:
Смех, как и гипноз, является непроизвольным феноменом;
Смех - это также ослабление бдительности, отстраненность;
Как и гипноз, смех редко возникает у человека в одиночестве, кроме тех случаев, когда он вспоминает какую-нибудь предшествовавшую ситуацию;
Невозможно принудить кого бы то ни было смеяться.
2. Часто можно наблюдать, как пациенты смеются в начале гипнотического сеанса. Оператор должен использовать этот феномен, просто сказав, к примеру: «Смеяться - это хорошо... хорошо, что вы сохраняете чувство юмора...»
3. Любопытно, что если пациентам под гипнозом внушать, что они смотрят смешной фильм их зачастую охватывает непреодолимый смех. Некоторые при этом видят смешные картины, другие - нет.
Смех
Смеяться следует тихо, недолго, нечасто. Нарушением культуры общения является смех искусственный, принужденный, нервный (от неожиданности). Если вы, находясь в приличном обществе, допустили вульгарный смех, долгий и громкий, хохот, тем более увидели по лицу окружающих, что это им не нравится, целесообразно извиниться: Извините меня за мой (дурацкий) смех (ср. у Достоевского подобный эпизод в «Преступлении и наказании»). Очень некультурно смеяться самому, рассказав анекдот.
Смех (склонность к смеху)
чувство и выражение веселости, особенно беззаботной веселости и веселости по поводу чужих промахов. Имеет отношение к садизму (ср., например, распространенную шутку вытаскивания стула из-под сидящего, но привставшего на минуту человека и смех, когда он садится на пол, а не на стул).
Дьякон был очень смешлив и смеялся от каждого пустяка до колотья в боку, до упада. Казалось, что он любил бывать среди людей только потому, что у них есть смешные стороны… Он жадно всматривался в лица, слушал не мигая, и видно было, как глаза его наполнялись смехом и как напрягалось лицо в ожидании, когда можно будет дать себе волю и покатиться со смеху (А. Чехов, Дуэль).
Кто громко смеется – тот нахал (П. Мантегацца, Физиогномика).
Исследователи отмечают, что в Евангелии Иисус Христос никогда не смеется и не шутит. Как отмечает X. Эллис, у женщины смех может разряжать сексуальное напряжение.
Одним из признаков прелести святые Отцы считают такое состояние, когда человек смеется на молитве (Ефрем Сирин).
Чувство смешного и его внешние проявления , наиболее очевидный из которых — смех, могут служить очень важной характеристикой человеческой индивидуальности. Вот что по этому поводу пишет Ф. М. Достоевский в романе «Подросток»: «Смехом иной человек себя совсем выдает, и вы вдруг узнаете его подноготную. Даже бесспорно умный смех бывает иногда отвратителен... Веселость человека, это самая выдающая человека черта, с ногами и руками. Иной характер долго не раскусите, а рассмеется человек как-нибудь очень искренно, и весь характер его вдруг окажется как на ладони... Итак, если захотите рассмотреть человека и узнать его душу, то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или даже как он волнуется благороднейшими идеалами, а вы смотрите его лучше, когда он смеется. Хорошо смеется человек — значит хороший человек. Примечайте при том все оттенки: надо, например, чтобы смех человека ни в коем случае не показался вам глупым, как бы ни был он весел и простодушен... смех есть самая верная проба души».
Надо полагать, что Достоевский прав. При надлежащих внимании и зоркости в смехе любого человека можно увидеть множество красноречивых оттенков.. Они обнаруживают его неповторимое своеобразие, ведь ни один не смеется точно так же, как кто бы то ни было другой. Для того, чтобы оценить диагностическую надежность реакции на смешное как «самую верную пробу души», необходимо прежде всего разобраться в природе той несомненно положительной эмоции, которая проявляется в смехе.
Эмоция не просто указывает, что полезно, а что вредно, что нужно, а что не нужно. Она еще и предуведомляет, прогностически информирует. Еще нет плохого, а эмоция уже подсказывает: будет плохо. Еще нет хорошего, а эмоция предсказывает его появление. Эмоции помогают живым существам организовать их поведение. В этом их назначение, в этом их функция.
Согласно «информационной теории эмоций », предложенной одним из нас в 1964 году и выраженной в предельно краткой формуле
Э = — П(И 1 — И 2),
эмоция есть отклик на изменение прогноза удовлетворения какой-либо потребности. Здесь Э — эмоция, П с минусом — потребность (как недостача, нехватка, нужда в чем-то), И 1 — имевшаяся информация (прогноз) о возможности удовлетворения этой потребности (прединформированность), И 2 — вновь поступившая информация.
Если поступившая информация превышает имевшийся прогноз, то возникает положительная эмоция, если же она понижает вероятность достижения цели, эмоция становится отрицательной. Таким образом, И 1 и И 2 говорят о том, как обстоит дело с прогнозом удовлетворения потребности. Чем больше (сильнее) потребность и чем больше эта разность — возрастание или уменьшение вероятности ее удовлетворения, тем сильнее эмоция, положительная в одном случае и отрицательная в другом.
Какие же условия необходимы для того, чтобы положительная эмоция вылилась в смех (потому что далеко не всегда радость проявляется в смехе)? Смех есть проявление особого класса положительных эмоций. Он возникает только при определенном и обязательном стечении ряда обстоятельств. Эти обстоятельства таковы:
1. И 2 не только превышает И 1 (что необходимо для всякой положительной эмоции), но и обесценивает, ликвидирует значимость прогноза. Когда вдруг оказывается, что И 1 — это вздор, лишь казавшийся значительным, может возникнуть смех. Ярчайший пример тому — структура анекдота. Все известные нам анекдоты, изобретенные человечеством на протяжении столетий, состоят минимум из двух частей. Первая часть формирует у слушателя некий ложный прогноз, а когда слушатель уверует в эту ложную версию, ему преподносят неожиданную концовку.
Психиатр И. М. Фейгенберг убедительно показал, что отсутствие реакции на смешное у некоторых больных объясняется не интеллектуальным дефектом (они прекрасно понимают, о чем шла речь, и точно пересказывают содержание анекдота), не «поломом» исполнительных механизмов смеха (больных можно рассмешить более примитивными способами), а нарушением вероятностного прогнозирования, утратой способности к формированию версии о дальнейшем ходе событий. Не случайно эти же больные превосходят здоровых лиц, когда надо определить одинаковый вес двух разных по объему предметов или распознать необычное по содержанию (например, перевернутое вверх ногами) расфокусированное изображение. Ведь мы всегда забегаем вперед, опираясь на свой прошлый опыт. Взяв в руки два предмета, мы инстинктивно мобилизуем больше мышечных усилий для удержания того, который больше по размерам. Если предметы имеют равный вес, то маленький покажется нам тяжелее. Рассматривая расфокусированный диапозитив, мы строим догадки о том, что на нем изображено, извлекая из памяти наиболее часто встречавшиеся похожие варианты. Если фотография необычна, мы, как правило, ошибаемся. Что касается больных, о которых идет речь, то они оценивают внешние предметы без иллюзий, непосредственно, не осложняя процесс восприятия вероятностным прогнозом.
II. Смех возникает на базе потребности не главной, в второстепенной, и, как правило, он не связан с главенствующей потребностью субъекта. Если вы чем-то сосредоточенно заняты или что-то вам дорого, то какой бы вы ни получили прирост информации относительно вашего предмета и как бы ни была развенчана ваша прединформированность, смеха не будет. Возможна самая яркая положительная эмоция — радость, восторг, восхищение,— но не смех. Скажем, у матери заболел ребенок и она боится за его жизнь. Пришел компетентный человек и доказал, как дважды два — четыре, что все ее опасения — чепуха, что она заблуждалась, что это — самое пустяковое заболевание. Будет радость, чувство облегчения, но вряд ли смех. Потому что здесь была задета главная, доминирующая потребность.
III. Второстепенная (субдоминантная) потребность, откликом на которую является смех, отвлекает от главного дела, от насущных забот. И вот в момент, когда что-то отвлекло от дела и человек находится в состоянии более или менее спокойного созерцания окружающего, вот тут-то и может возникнуть смех. В сущности смех есть всегда некоторое отвлечение от доминирующей потребности, отход от нее, взгляд со стороны,— момент созерцания всей сложившейся ситуации в целом. Смех свидетельствует о разнообразии и широте интересов (потребностей) человека, который не ограничивается стремлением лишь к одной основной цели.
IV. И, наконец, самое очевидное условие возникновения смеха — это его полная непроизвольность. Если разность между И 1 и И 2 есть плод мучительных размышлений, сопоставлений, то смеха не будет. Эта разность должна быть очевидна сразу, непосредственно. Подвести к смешному, подготовить к нему, облегчить его восприятие можно (что и делает любой рассказчик анекдота!), направляя прогнозирование событий по ложному пути. Но нет нужды ни доказывать, ни объяснять, ни обосновывать, почему смешное смешно. Зарождение смеха — явление неосознаваемое, интуитивное. Смех возникает, как взрыв.
Поскольку эмоция зависит от потребности и служит ее удовлетворению, она в каждом конкретном случае обнажает, обнаруживает и выражает потребность, от которой произошла. А потребности человека говорят о том, что он собою представляет. Марк Аврелий сказал: «Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет».
Потребностей множество. Из них три основные. Первая — биологическая потребность занимать место в физическом пространстве свойственна не только человеку, но и всему живому. Вторая — социальная потребность занимать место в обществе (а поскольку подобное желание предполагает достойное место, то эту потребность можно назвать потребностью в справедливости). И, наконец, третья — идеальная потребность в истине, потребность в познании, в частности — своего места во Вселенной.
Потребности бывают двух уровней: уровня нужды и уровня развития. Уровень нужды — это самосохранение, уравновешивание со средой, борьба за существование, за удовлетворение потребностей в достигнутом ранее объеме, соответствующем общественно-исторической норме. Уровень развития — это рост, расширение потребностей, овладение новыми средствами и способами их удовлетворения, совершенствование и повышение норм.
Отрицательные эмоции обнажают преимущественно потребности нужды, положительные — потребности развития. Отрицательные эмоции — боль, страх, ярость и т. п.— уподобляют отдельного человека многим другим, а положительные эмоции — радость, восторг, мечты, надежды — индивидуализируют людей, указывают на своеобразие каждого, на то, чем он отличается от всех остальных.
Сказанное относится к любым человеческим потребностям: биологическим, социальным и идеальным (познавательным). Их удовлетворению служат знания, которыми человек располагает. Сверхсознание (интуиция) открывает принципиально новое; сознание усваивает это новое и пускает его в обиход; автоматизируясь, новые знания переходят в область подсознания. Биологические потребности могут и не осознаваться, а для идеальных потребностей сознания недостаточно, потому что оно обременено ранее накопленным опытом, отвергающим то, что противоречит «здравому смыслу».
По-видимому, существует разновидность смеха, близкого к деятельности подсознания. Это примитивный, «утробный» смех, порожденный самодовольным ощущением своего превосходства за счет хорошо автоматизированных навыков и прочно усвоенных норм, в сопоставлении с которыми все новое и непривычное кажется достойным осмеяния.
Гораздо важнее и значительнее смех как функция сверхсознания, прокладывающего путь в будущее, преодолевающего отжившие и исчерпывающие себя нормы. Именно такой смех связан с творчеством, с интуицией, с остроумием нетривиальных решений научных и художественных задач. Сверхсознание выступает как бы в двух основных ипостасях. Его позитивная функция состоит в порождении нового — гипотез, догадок, озарений. Его негативная функция — отрицание старого, пережившего себя, и утратившего реальный смысл. Именно в последнем случае деятельность сверхсознания завершается смехом, и человек, «смеясь, расстается со своим прошлым».
Смех обнаруживает множественность потребностей человека. И поэтому смех почти всегда носит какой-то оттенок: иронический, ехидный, дружелюбный, саркастический, снисходительный, покровительственный... Сравнительно редко нам удается услышать, так сказать, «чистый», непосредственный смех. Именно он, в сущности, открывает ту потребность, которая лежит в основе чувства смешного — потребность познания. Именно она делает смех веселым, беззаботным.
«Чистый» смех есть торжество познающего над познаваемым, торжество приобретенного знания, преодоление собственной слепоты, косности и автоматизма. Смех есть момент «прозрения», но прозрение это своеобразно, ибо возникает без усилий, затрачиваемых на понимание. Другие потребности, дополняющие познавательную, делают смех более или менее злобным или добродушным, искренним или ироничным. Эгоистическая потребность «для себя» сделает смех злорадным, альтруистическая потребность «для других» обернется доброй шуткой в адрес незадачливого приятеля, потребность в справедливости внесет в смех иронию, сарказм...
Все эти оттенки, придающие каждому случаю смеха свой характер, свидетельствуют о том, что на идеальную потребность, которая вызвала смех, оказывают влияние другие потребности. В зависимости от ситуации, от того, на какую информацию смех возник, можно определить, что именно присоединилось к потребности познания. Отсюда — неисчерпаемое богатство оттенков. Они-то и дают возможность по смеху судить о человеческой душе. Смех как бы веером раскрывает весь спектр наличных потребностей человека — его пристрастий и антипатий, с его осведомленностью — вооруженностью знаниями, с активностью его сверхсознания вплоть до автоматизмов его подсознания. Смех освобождает от сосредоточенности на заботах текущего момента, человек проявляется таким, каков он по сути своей.
«Глаза ее заблестели, как у ребенка, которому принесли подарок, и она вдруг рассмеялась гортанным звенящим смехом. Так смеются женщины от счастья. Они никогда не смеются так из вежливости или над шуткой. Женщина смеется так всего несколько раз в жизни. Она смеется так только тогда, когда что-то затронет самые глубины ее души, и счастье, выплеснувшееся наружу, так же естественно, как дыхание, как первые нарциссы или горный ручей. Когда женщина так смеется, что-то происходит и с вами. И неважно, какое у нее лицо. Вы слышите этот смех и чувствуете, что постигли какую-то чистую и прекрасную истину. Чувствуете потому, что этот смех — откровение. Это — величая, не обращенная ни к кому искренность. Это — свежий цветок на побеге, отходящем от ствола всебытия, и имя женщины, ее адрес ни черта тут не значат... Ибо единственно, чего, в сущности, хочет мужчина, — это услышать такой вот смех» (Р. П. Уоррен. «Вся королевская рать»).
Если бы поведение живого существа руководствовалось только эмоциями, то оно всегда гналось бы за наиболее легким, наиболее доступным, приносящим немедленное удовольствие. Но люди нередко отказываются от того, что сулит удовольствие, потому что существует другая сила, которая также руководит человеческими поступками. Эта сила — воля. И. П. Павлов обнаружил ее зародыш у животных в виде «рефлекса свободы» — реакции на преграду, на ограничение двигательной активности. У людей эта сила выступает как парадоксальная потребность в препятствиях на пути удовлетворения той или иной потребности. Ярчайший пример тому — любой спорт. Интересно ли выиграть у слабого противника? Неинтересно. Сильный противник требует употребления воли, а воля нуждается в препятствиях.
Все, что нам гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья — Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог.
У Пушкина в «Пире во время чумы» это изложено как стимул жизненного поведения. Благодаря воле люди стремятся не только к синице, сулящей положительные эмоции, но и к журавлю в небе, к далеким, труднодоступным целям. А эмоции — это внутренний механизм соблазнов, искушения. Человек находится между двумя разнонаправленными силами. Одна — воля — тянет его к препятствиям, к их преодолению, к трудностям и вдаль, другая — эмоции — к доступному, к наиболее легкому и ближайшему. А поскольку при сильной потребности малейшее приближение к отдаленной цели может дать большую положительную эмоцию, то она зависит не только от доступности, но и от увлеченности целью.
Воле противостоит одна из наиболее сильных биологических потребностей — потребность в экономии сил . Часто там, где дорожка огибает газоны, можно наблюдать, как люди «срезают» прямые углы. Что их заставляет? Экономия сил. Зачем лишние шаги, когда можно пройти по гипотенузе. Что такое лень? Выраженная потребность в экономии сил, потеснившая все остальные побуждения. Экономия сил, по существу, лежит в основе всей технической изобретательности человечества.
Но потребность в экономии сил присутствует всюду. В сфере идеальных потребностей она обнаруживает себя в смехе, юморе, остроумии. Смех возникает в момент, когда идеальная потребность познания хоть на мгновение захватывает господствующее положение и получает удовлетворение без специальных умственных усилий. Вероятно, это близко к тому, что 3. Фрейд назвал «экономией психической энергии». Если одним из источников смеха можно считать потребность познания, то другой первопричиной смеха окажется потребность в экономии сил. Именно в юморе, в смехе, а наиболее ярко — в остроумии экономия сил соседствует с потребностью познания. Отсутствие у животных юмора, может быть, наиболее ясно говорит об отсутствии у них идеальных потребностей, далеко ушедших в процессе эволюции от ориентировочно-исследовательского инстинкта.
Смех — познание без усилий , затраченных на понимание причины смешного. Для остроумия характерно сочетание истинности и точности с неожиданной краткостью формулировок. Они остроумны не только потому, что верны и точны, то есть отвечают потребности познания, но и новы своей краткостью — то есть удовлетворяют потребность в экономии сил. А изящество движений, речи, мысли, красота вообще— разве в «их не проявляется потребность в экономии сил? В cвoe время искусствовед В. М. Волькенштейн определил красоту как «целесообразное преодоление сложностей». Так обнаруживается родство между смехом, с одной стороны, и красотой — с другой через промежуточные звенья юмора, остроумия, изящества и грации. Все они объединяются потребностью в экономии сил.
Если в процессе познания экономия сил начинает занимать чрезмерно большое место, если меткость выражений и остроумие формулировок приобретают самодовлеющую ценность, то мы встречаемся с легкомыслием, которое можно рассматривать как разновидность лени, как своеобразную леность мысли, неустойчивость интересов, отсутствие твердого характера. Таким бывает даже самое блестящее скольжение по поверхности явлений, сочетающееся с яркостью и разносторонностью способного дилетанта. С другой стороны, полное пренебрежение к юмору, к остроумию, к красоте и изяществу, то есть к экономии сил, часто говорит об узости кругозора, об отсутствии широких перспектив и далеких целей, об упрямстве, подменяющем творческую волю, и даже — об узости интересов.
Человек, не вооруженный знаниями, навыками, опытом, не в состоянии удовлетворить ни одну из своих потребностей. Прообраз вспомогательных «потребностей в вооружении» психолог А. И. Мещеряков обнаружил у новорожденного ребенка, который с первого дня начинает двигать ручками и ножками — тренировать координацию движений и активность мышц. Вооруженность средствами удовлетворения потребностей начинается со способности двигаться и стремления тренировать эту способность. По мере развития арсенал «орудий удовлетворения» непрерывно обогащается.
Так, игра вооружает ребенка сверхсознанием — тренирует, развивает его. Функция сверхсознания состоит в том, чтобы на основе уже приобретенного опыта заполнять пробелы между имеющимися сведениями. В сущности, этим и драгоценна игра, которая всегда есть творчество, цепь собственных открытий. Научить правилам игры можно. Научить выигрывать нельзя.
Игра почти всегда включает в себя соревнование сил. Причем побеждает не всегда тот, кто располагает большими силами, но чаще тот, кто более умело — то есть экономно — использует их. А юмор как раз и есть экономия сил в выражении мыслей, в оперировании знаниями, в мышлении. Поэтому юмор можно рассматривать как разновидность вооружения.
Эта особая вооруженность как дополнительная сила ясно обнаруживается в самых разнообразных спорах. Человек, вооруженный юмором и остроумием, сильнее того, кто не вооружен этими средствами. Поэтому остроумие — это всегда точность, краткость, простота и ориентация на сверхсознание — на чувство юмора адресата.
Потребность в вооружении, тренировка творческих потенций объединяют юмор и смех с игрой. Если игра тренирует сверхсознание преимущественно в сфере практической деятельности, то юмор тренирует сверхсознание в деятельности познавательной. «Науку делают люди веселые,— говорил академик П. А. Ребиндер.— Нытики и пессимисты, как правило, неудачники, ибо они неспособны к творчеству».
Являясь проявлением положительной эмоции, смех улучшает самочувствие человека, он испытывает как бы прилив сил. Человек иначе ощущает свое тело, все делается легче — голова, корпус, даже брови и губы. Человека, пребывающего в депрессии, в упадке, в унынии, вы всегда отличите от находящегося в радостном настроении по «весу тела». Художник Н. К. Рерих заметил: «указывают, что мысль может изменить вес: человек, озаренный глубокой мыслью, теряет в весе». Это изменение «веса тела» входит и в актерскую технику.
От улыбки до смеха
Улыбка — зародыш смеха . Если смеются люди не часто, то улыбаются постоянно. Если смех возникает неожиданно, непроизвольно и всегда только как некоторый прорыв интуиции в сферу сознания, то улыбка обычно сопровождает сознательную деятельность человека и связана с процессом созерцания. Однако не всегда. Скажем, вы идете одержимые стремлением скорее завершить срочное дело. Что бы вы ни встретили, улыбки не будет. А вот когда вы идете не спеша, спокойно поглядывая вокруг, многое может вызвать улыбку. Иначе говоря, как только есть бескорыстное, любознательное созерцание, возникнет повод для улыбки.
Бывает так, что при этом сталкиваются положительная и отрицательная эмоции, тогда улыбка превращается в усмешку. Скажем, вас очень приглашали прийти в дом. Вы были рады и даже несколько горды приглашением. Вы пришли — а вас никто не встречает и не замечает. Так тянется некоторое время. Потом вдруг: «Аа!» — радостное, что вы пришли. Что будет у вас на устах? Наверное, усмешка: с одной стороны, оценка того, что все-таки, глядишь, заметили и приветствуют, а с другой,— но почему же с таким опозданием? «Когда что-то угадываешь,— пишет Достоевский в том же «Подростке»,— то всегда усмехнешься...»
Улыбка не столь красноречива, как смех, но оттенков в улыбке не меньше. Спокойная «чистая» улыбка и «чистый» веселый смех свидетельствуют о том, что в процессе созерцания произошел прирост информации об удовлетворении потребности познания, в другое время занимающей совершенно незначительное место в структуре потребностей субъекта. Вот почему смех часто зависит от расположения духа человека в данный момент, то есть от расположения в структуре его потребностей специфической идеальной потребности. Так, игра слепого музыканта у Моцарта вызвала веселый, безмятежный смех, в то время как у Сальери — возмущение и гнев. Смех озаряет Моцарта, потому что он чаще находится в состоянии бескорыстного, непосредственного созерцания. Сальери это несвойственно. Он озабочен охраной общепризнанной нормы в искусстве. Непостижимый для Сальери беззаботный смех Моцарта посягает на эту норму, задевает главенствующую потребность Сальери — и вызывает негодование, гнев. Если задета доминирующая потребность, то тут уж не до смеха.
Кто знает, может, потому и Чехов со своими комедиями среди современников, да и среди нас, как Моцарт среди Сальери? Почему пьесы, названные им комедиями, так часто исполняются как драмы?
Не только трудно — практически невозможно — объяснить (следовательно, полностью осознать), что именно и почему оказалось для нас смешным. Смех возникает непроизвольно, и от него трудно бывает удержаться. Можно описать ситуацию, в которой он возник, можно попытаться воспроизвести некоторые из его моторных компонентов, но нельзя по своему желанию испытать ту эмоцию, приступ того внутреннего состояния, которое заставляет нас неудержимо рассмеяться.
«Чрезвычайное множество людей не умеют совсем смеяться. Впрочем, тут уметь нечего: это — дар и его не выделаешь. Выделаешь разве лишь тем, что перевоспитаешь себя, разовьешь себя к лучшему и поборешь дурные инстинкты своего характера: тогда и смех такого человека, весьма вероятно, мог бы перемениться к лучшему. ...Взгляните на ребенка: одни дети умеют смеяться в совершенстве хорошо — оттого они и обольстительны. Смеющийся и веселящийся ребенок, это—луч из рая, это — откровение из будущего, когда человек станет, наконец, так же чист и простодушен, как дитя». (Ф. М. Достоевский. «Подросток».)
Для уяснения природы смеха нам пришлось коснуться проблемы человеческих потребностей. В частности, затронуть потребности самые значительные, общечеловеческие, исходные. Практически они выступают в бесконечном разнообразии и безграничном множестве самых причудливых трансформаций — в различных интересах, побуждениях, желаниях и целях каждого человека, во всем, что составляет реальное поведение, будь то приспособление себя к среде (потребности нужды) или среды к себе (потребности развития).
Итак, смех может дать нам массу важнейших сведений об индивидуальных чертах данного человека. Не только о структуре его потребностей, но и о соотношении сознания, подсознания и сверхсознания в обслуживании этих потребностей («глупый» или «умный» смех в описании Достоевского). О мере пристрастия человека к соблюдению социальных норм и заботе о своем престиже («искренность» или «неискренность»). О преимущественном преобладании потребностей «для себя» или «для других» («злобность» или «беззлобность»). О степени ориентации человека на удовлетворение идеально-познавательных потребностей, свободных от материального или карьеристического расчета («веселость»).
Анализ юмора с позиций информационной теории эмоций — дело будущего. Пока же ограничимся этими предварительными заметками о смехе как «самой верной пробе души».
П. Ершов, Е. Русакова, П. Симонов.
Смех продлевает жизнь. С этим утверждением поспорить сложно. Ведь учеными давно доказано, что во время него у человека вырабатываются гормоны радости. Они помогают бороться со стрессом и прочими психологическими и физиологическими проблемами. Но специалисты также утверждают, что смех - это явление многоликое. Существует около десятка его видов, которые сопровождаются полярно разными эмоциями. Что же такое смех людей? И каковы его причины?
Определение
В научном мире существует четкое определение такому явлению, как смех. Это реакция человека на юмор, неожиданные, приятные звуки, тактильное воздействие и т. п. Проявление этой реакции заключается в непроизвольном изменении мимики и движении дыхательного аппарата.
Изучением смеха и его влияния на человеческий организм занимается раздел психиатрии - наука гелотология. С давних времен философы уделяли внимание явлению смеха. Аристотель, Э. Кант, А. Бергсон внесли немалый вклад в исследование его природы. Так, была выявлена соотнесенность человеческого смеха с дружелюбием, агрессией, болезнью, игрой и т. п. Доказано, что существует несколько видов смеха. И каждый из них имеет различные причины и по-разному влияет на организм человека.
Юмористический
Взрослому человеку свойственно смеяться, когда он видит или слышит что-то забавное, нелепое, неожиданное. Это может быть шутка, забавные звуки или действие, гримаса другого человека. Подобная ситуация вызывает юмористический, или веселый смех. Также в русском языке есть устойчивое выражение «заразительный смех». Действительно, стоит одному человеку засмеяться, как улыбка, смех появляются и у окружающих.
Юмористический смех может быть открытым (с размыканием губ) и закрытым / сдержанным (с сомкнутыми губами). Психологи говорят, что его характер напрямую связан с личностными качествами и обстоятельствами, в которых находится человек. Как правило, открытый смех характерен для семейного круга, компании друзей, рабочего коллектива. Он говорит о некоей близости (родственной или духовной), теплых взаимоотношениях, доверии. Закрытый смех - это реакция людей, стесненных определенными условиями или нормами.
Детский
В особую категорию попадает детский смех. Это душевный порыв ребенка, чистый, льющийся и приводящий в восторг и веселье всех окружающих. С научной точки зрения, причинами его могут быть любые приятные и неожиданные звуки, забавная мимика, (щекотка). Маленькие дети не умеют читать и воспринимать юмор в том виде, в каком он вызывает у взрослых людей.
Более того, специалисты отмечают, что независимо от обстоятельств и окружения детский смех одинаков. Это открытое проявление радости. Оно происходит неосознанно и длится до тех пор, пока продолжается внешнее воздействие. Таким образом, смех детей является одномоментным и не повторяется как воспоминание о ситуации.
Истерический
Иную природу имеет истерический смех. Он связан с нервно-психическим перевозбуждением человека. Спусковым крючком является яркое переживание событий, которые некогда вызвали потрясение. При этом не нужно наглядных примеров. Истерический смех начинается непроизвольно, как вариант - когда человеку становится больно, страшно или обидно.
Данное явление не вызывает положительных эмоций у самого смеющегося и у окружающих. Скорее это смесь отчаяния и удивления. На слух он воспринимается как прерывистый смех, переходящий в громкий хохот. При повторении приступов человеку необходима медицинская помощь.
Правда, существует и иная трактовка истерического смеха. Он понимается как безудержный и продолжительный хохот.
Физиологический
Физиологический смех - это радостная реакция человека на тактильные ощущения (щекотание), хотя может быть и следствием приема наркотических препаратов. Он характеризуется открытостью, непроизвольностью и прерывистостью. При щекотании он совпадает по продолжительности с длительностью тактильного воздействия. При приеме некоторых наркотических средств причины физиологического смеха обусловлены психическими процессами. Общее настроение можно назвать приподнятым, смех прерывистый, поверхностный, необоснованный. На первый взгляд напоминает истерический смех, однако более продолжительный и не имеет эпизодов нервного потрясения.
Социальный
Социальным называют смех людей, объединенных общей идеей, поводом собрания. Ярким примером может быть реакция слушателей политических выступлений. Это всеобщее возбуждение, ликование. Разумеется, он имеет схожие черты с юмористическим смехом, вызванным у зрителей на концертах комиками. Однако в первом случае происходит духовное, идейное объединение людей. Приподнятое настроение обусловлено обретением надежды и перспектив в будущем. Это не праздное веселье, а воодушевление. Как правило, это открытый или сдержанный смех, сопровождающийся поддерживающими криками и аплодисментами.
Ритуальный
Ритуальный смех - это искусственное, актерское проявление радости, истерики, агрессии, страха или других эмоций. Как правило, его используют лицедеи в постановках комедий или юмористических сценок. Главная задача - чтобы смех был максимально точно окрашен определенной эмоцией, сопровождался необходимыми для этого жестами, мимикой и был донесен до слушателя/зрителя. Вариантов проявления его, разумеется, множество. Это может быть грубый и надменный смех, открытый и издевательский, трусливый и вкрадчивый, сдержанный, сквозь зубы или же заливистый, душевный.
Патологический
Патологический смех, как правило, можно наблюдать у душевно больных людей. Однако в последнее время все большую популярность стала приобретать смехотерапия, или лечение стрессов и других нервных расстройств смехом. Для этого человеку по причине и без нее необходимо намеренно смеяться определенный промежуток времени. Этот процесс можно спутать с ритуальным смехом. Однако цели у этих явлений разные. В первом случае смех служит в качестве стимуляции мозга на положительные импульсы. Во втором (ритуальном) необходимо смеяться, дабы выполнить актерскую задачу - передать эмоции, соответствующие действию.
Патологический смех должен быть открытым, радостным. Как правило, он имеет волнообразную или лавинообразную структуру. То есть может стихать и вновь разгораться. А может из тихой, искусственной фазы перейти в звонкую, заливистую, искреннюю.
Смех и характер
При глубоком исследовании способов проявления смеха учеными была установлена его взаимосвязь с характером человека. Поделимся наиболее интересными наблюдениями:
- Если человек смеется открыто, слегка запрокидывая голову, то, скорее всего, он обладает широкой натурой. Среди основных его качеств можно назвать доверчивость, легковерность и проявление сиюминутных эмоций.
- Если при смехе собеседник слегка касается губ мизинцем, то он наверняка любит купаться во всеобщем внимании, придерживается хороших манер и условностей.
- Если же человек при смехе прикрывает рукой рот, то, возможно, ему присуща робость. Такого собеседника легко смутить. Он предпочитает оставаться в тени.
- Нередко можно отметить, как люди морщат носы при смехе. Психологи полагают, что подобная манера принадлежит эгоцентричным и капризным личностям, которые меняют свои взгляды и чувства по настроению.
- Когда собеседник при смехе широко открывает рот, то можно с уверенностью сказать, что это подвижная, темпераментная натура. Он великолепный оратор, который без внимания окружающих впадает в уныние.
- И наконец, если перед тем, как тихонько рассмеяться, человек слегка наклоняет голову, то это говорит о его мягкосердечности, совестливости. В жизни это нерешительные конформисты. Довольно сложно угадать, что они чувствуют на самом деле.
Эмоциональную сферу, способность к эмоциональной жизни человек унаследовал от своих животных предков. Но в процессе развития мышления и интеллекта эмоциональная жизнь человека сильно изменилась. Среди свойств, которые развились на довольно высокой ступени развития, - такие трудноопределяемые явления психической жизни, как чувство юмора и остроумие. Какие-то предпосылки их можно наблюдать у высших животных, но в развитом, сформировавшемся виде - это чисто человеческие, социальные свойства, то есть свойства, проявляющиеся в общении. Они имеют, конечно, и свою физиологическую основу.
Что чувства человека влияют на его мышление - эта истина стала уже тривиальной. Гораздо реже вспоминают о том, что интеллектуальные процессы оказывают могучее влияние на чувства. Это влияние и служит физиологической основой “чувства смешного”.
В перечне, приведённом на предыдущих страницах, есть несколько чувств, естественным двигательным и мимическим выражением которых является смех. Удовольствие, радость, злорадство, ликование, блаженство - все эти чувства сопровождаются усмешкой, улыбкой, ухмылкой, хохотом, то есть различными оттенками смеха, который служит выражением полноты удовольствия, радости, веселья.
Чарльз Дарвин в книге “О выражении эмоций у животных и человека” высказал свои соображения о роли и значении смеха как реакции приспособления организма к окружающей среде, об эволюции смеха в филогенезе.
Дарвин подробно разбирает анатомию лицевых мускулов, а также анализирует звуки смеха. У большинства представителей животного царства голосовые сигналы используются, чтобы привлечь представителей противоположного пола. Они используются также, чтобы выразить радость при встрече родителей с детёнышами, при встрече членов дружественного сообщества (стадо). Звуки удовольствия должны ясно отличаться от криков ужаса. Так оно и есть на самом деле: вопли несчастья характеризуются длинным непрерывным выдохом и коротким вдохом, а при смехе - наоборот: вдох непрерывный и достаточно длительный, а выдохи короткие и прерывистые.
Роль мимического компонента в смехе, в частности растягивание губ в стороны, состоит в увеличении резонирующей полости рта, и это обеспечивает достаточную силу звукового сигнала. Существует целый ряд градаций смеха - от чуть заметной улыбки до гомерического хохота. Улыбка - это первая ступень смеха. Дарвин объясняет её так: чтобы издать звук удовольствия, необходимо растянуть углы рта. Но если удовольствие недостаточно сильное, то осуществляется только первая часть реакции - растягивание углов рта, а до звуков дело не доходит. Так улыбка превращается в самостоятельное выражение удовольствия - у всех народов во всём мире. Но это не единственный способ мимического выражения радости. У некоторых первобытных народов, отмечает Дарвин, удовольствие выражается также движениями, имитирующими акт еды, или даже отрыжкой, символизирующей насыщение. (Небезынтересно отметить, что выдающийся анатом Ч. Белл считал мимику непременным выражением функции, поэтому он и смех выводил из удовлетворенного чувства голода.)
Смех - это врождённая реакция, свойственная не только человеку, но и высшим животным - обезьяне, например. Новорожденный младенец очень рано начинает улыбаться. Его улыбка и смех - показатели чисто физического комфорта, удовлетворения его первичных стремлений и потребностей, прежде всего голода. Улыбка и смех - это естественная реакция на удовлетворения стремления. У очень молодых людей смех служит выражением здоровья, избытка и брожения жизненных сил. Смех без причины, вопреки пословице, - это самый завидный смех*.
* См.: I. Walsh, Laughter and Health, London, 1928.
Ещё Плиний отметил, что улыбка появляется у младенцев в первые недели жизни. Смех у младенца могут вызвать ярко окрашенные предметы, пища, звуки музыки, лицо матери, подбрасывание в воздухе кем-либо из родителей и близких, новая, но не пугающая ситуация, щекотка, осторожное поглаживание*.
* См.: R. Heeth, The role of pleasure in behavior, New York, 1964; R. Piddington, The psychology of laughter, New York, 1963.
К концу третьего месяца у младенцев появляется улыбка не только на безусловные раздражители, но и на сигнализирующие их условные. Таким образом, первоначальное биологическое значение улыбки и смеха - чисто информационное: сообщить родителям, что их отпрыск сыт и доволен.
По мере роста, развития и формирования общественных связей человека смех приобретает социальную роль, становится одним из средств социального общения. С возрастом наряду с первичными врождёнными стремлениями у человека формируются вторичные стремления и их конкретные проявления - желания. Удовлетворение их также вызывает положительные чувства и внешне проявляется улыбкой и смехом.
Существует безусловно-рефлекторная реакция смеха, с которой в жизненном опыте связываются непосредственные и словесные раздражители, отвечающие некоторым формальным признакам. Но формальных признаков все-таки недостаточно, к ним присоединяются другие, например признак актуальности.
Таким образом, реакция смеха может включиться с разных этажей: её может вызвать ощущение физического комфорта, в то же время она может включаться “сверху”, например, внезапная и столь же быстро устранённая опасность вызывает, как правило, смех (его не совсем точно называют “нервным смехом”). И, наконец, самый высший этаж, с которого может быть включён смех, - это вторая сигнальная система, особые “извивы” мысли.
Будучи физиологическим выражением удовольствия, акт смеха и сам по себе приятен, вызывает эйфорию, чувство благополучия и комфорта: “Из всех телесных движений, потрясающих тело и душу вместе, смех есть самое здоровое: он благоприятствует пищеварению, кровообращению, испарению и ободряет жизненную силу во всех органах”, - пишет в “Макробиотике” Х. Гуфеланд - лейб-медик прусского короля Фридриха.
А вот мнение выдающегося английского врача XVII века Сиденгема: “Прибытие паяца в город значит для здоровья жителей гораздо больше, чем десятки мулов, нагруженных лекарствами”.
Поскольку смех приятен, то появилась тенденция смешить только ради того, чтоб было смешно. И при этом острословие, лишённое социальных функций, вырождается в пустословие.
Нет сомнения, что умственные процессы, совершающиеся в голове человека, сами по себе могут превращаться в источник радости и удовольствия. Возможно, при этом осуществляется раздражение тех же самых центров приятного, которые возбуждаются, скажем, при утолении голода, но только здесь раздражение не прямое, а опосредованное длинной цепью условных рефлексов.
Вызывая положительное, приятное чувство, эти умственные процессы, естественно, вызывают и все его атрибуты и внешние проявления - улыбку и смех. Но в данном случае внешние проявления, как правило, бывают выражены слабее, чем при удовлетворении органических потребностей человека.
Однако для некоторых форм умственной деятельности улыбка и смех служат самым обычным, самым естественным внешним выражением. К этим формам психической деятельности мы относим чувство юмора и остроумия. Но поскольку эти свойства психики требуют более детального описания и разбора, то им посвящается весь следующий раздел книги.
Здесь необходимо оговориться, во избежание недоразумений и кривотолков, что - мы не собираемся обсуждать юмор и сатиру как литературные жанры. Речь пойдёт о чувстве юмора и остроумия как свойствах психики.
Если спросить, какова биологическая роль чувства юмора и остроумия, то на этот вопрос придётся ответить, что решающего значения в биологической эволюции и в борьбе за существование эти свойства не имеют. Но, раз обнаружив в себе такие свойства, человек с некоторых пор начал их культивировать, развивать. В современном обществе остроумие и чувство юмора ценятся весьма высоко. Очень трудно дать краткое и исчерпывающее их определение, но те немногие авторы, которые пытались это сделать, сходятся на том, что чувство юмора и остроумие следует различать, хотя им присущи и некоторые общие свойства. Что чувство юмора и остроумие - не одно и то же, подтверждается давно уже известным наблюдением, что один и тот же человек может обладать чувством юмора и не быть остроумным. А бывает и наоборот - бойкий и удачливый острослов начисто лишён чувства юмора. Есть, конечно, люди, обладающие и тем и другим, как, несомненно, есть и такие, у которых нет ни того ни другого.
Распространённое мнение, что остроумие - это активное проявление чувства юмора, кажется нам ошибочным.
Юмор чаще всего определяют как беззлобную насмешку. Мы не станем возражать против такого определения, но добавим только, что чувство юмора - шире любого определения, потому что это очень сложное душевное качество. Не претендуя, разумеется, на бесспорность своих взглядов, мы выскажем несколько соображений о природе этого чувства.
Как и всякое душевное дарование (или психическое свойство), чувство юмора имеет физиологическую основу - процессы возбуждения и торможения в мозгу, их взаимодействие, мозаику из движения и взаимных переходов. К сожалению, нейрофизиология и нейрохимия пока ещё не дают более точных данных для уяснения биологической стороны вопроса. Представить чувство юмора в терминах информационных процессов как некую закономерность во взаимодействии программ обработки информации, и причём сделать это с достаточной строгостью, а не ограничиться общими декларациями, - тоже пока не представляется возможным.
Чувство юмора обычно проявляется в умении отыскать смешную чёрточку в ситуациях, где, казалось бы, нет ничего смешного. Сотни тысяч людей посещали ярмарки и сохранили полную серьёзность в своих описаниях. Но вот мы читаем “Ярмарку в Голтве” М. Горького, и сколько же мы находим неожиданно-комического и уморительно-смешного. Это умение отыскать смешное в несмешном, комическое в серьёзном дано не каждому, хотя в жизни смешное и трагическое не только соседствуют, но иногда просто неразрывно слиты и неотделимы. “И смех и горе”, - говорит об этом народная пословица.
Вспомним слова Максима Горького: “Кого бы я ни писал, хотя бы величайшего человека эпохи, я непременно должен найти в нём то особенные, пусть даже на первый взгляд странные черты, подглядевши которые, я заставляю читателя внутренне улыбнуться”*.
* Цит. По кн.: М. Ромм, Беседы о кино, М., “Искусство”, 1964.
Умение так “подглядеть” - одно из проявлений чувства юмора.
Нетрудно бывает отыскать нечто смешное в самой неприятной ситуации, если она приключилась с кем-нибудь другим. Значительно труднее проявить чувство юмора, когда несчастье постигло тебя самого, - вот настоящий пробный камень для чувства юмора. Это обстоятельство зорко подметил Дж. К. Джером и в одном из эпизодов книги “Трое в одной лодке” выразил ео в предельно чёткой форме:
“В это утро во время одевания случилась одна довольно забавная история Когда я вернулся в лодку, было довольно холодно, и, торопясь надеть рубашку, я нечаянно уронил её в воду. Это меня ужасно разозлило, особенно потому, что Джордж стал смеяться. Я не находил в этом ничего смешного и сказал это Джорджу, но Джордж только громче захохотал. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так смеялся. Наконец, я совсем рассердился и высказал Джорджу, какой он сумасшедший болван и безмозглый идиот, но Джордж после этого заржал ещё пуще.
И вдруг, вытаскивая рубашку из воды, я увидел, что это вовсе не моя рубашка, а рубашка Джорджа, которую я принял за свою. Тут комизм положения дошёл наконец и до меня, и я тоже начал смеяться. Чем больше я смотрел на мокрую Джорджеву рубашку и на самого Джорджа, который покатывался со смеху, тем больше меня это забавляло, и я до того хохотал, что снова уронил рубашку в воду.
Ты не собираешься её вытаскивать? - спросил Джордж, давясь от хохота.
Я ответил ему не сразу, такой меня разбирал смех, но, наконец, между приступами хохота мне удалось выговорить:
Это не моя рубашка, а твоя.
Я в жизни не видел, чтобы человеческое лицо так быстро из весёлого становилось мрачным.
Что! - взвизгнул Джордж, вскакивая на ноги. - Дурак ты этакий! Почему ты не можешь быть осторожнее? Почему, чёрт возьми, ты не пошёл одеваться на берег? Тебя нельзя пускать в лодку, вот что! Подай багор.
Я попытался объяснить ему, как всё это смешно, но он не понял. Джордж иногда плохо чувствует шутку”.
Герои Джерома не выдержали экзамена на “чувство юмора”. Двое этих толстокожих верзил умели смеяться только над чужой неловкостью и оплошностью. Любопытно, что оба они убеждены, будто обладают тонким юмором. Впрочем, в этом убеждено большинство людей, за исключением разве тех, кто не знает самого слова “юмор”. Сошлёмся на наблюдение американского писателя Стивена Ликока: “...единственное, на чём я позволю себе настаивать, - то, что это я обладаю не меньшим чувством юмора, чем другие люди. Впрочем, как это ни странно, я ещё не встречал человека, который не думал бы о себе того же. Каждый признаёт, когда этого нельзя избежать, что у него плохое зрение или что он не умеет плавать и плохо стреляет из ружья. Но избави вас бог усомниться в наличии у кого-нибудь из ваших знакомых чувства юмора - вы нанесёте этому человеку смертельное оскорбление.
Не может быть! - воскликнул я.
Клянусь вам! Я не в состоянии отличить один мотив от другого... Я не отличаю, когда настраивают скрипки, а когда уже играют сонату.
Его прямо-таки распирало от гордости... И тут я позволил себе вставить, как мне казалось, безобидное замечание:
С юмором у вас, должно быть, тоже неважно... Ведь тот, кто лишён слуха, как правило, лишён и чувства юмора.
Мой приятель побагровел от гнева.
Да если хотите знать, юмора у меня хоть отбавляй! У меня его хватит на двоих таких, как вы!”
Если отличительной характеристикой чувства юмора признать способность посмеяться над самим собой, то пальму первенства нужно отдать французскому поэту XVI века Франсуа Вийону. Этот тонкий и блестящий лирик занимался поэзией, так сказать, для души. Главной его профессией был разбой: он с шайкой товарищей грабил на большой дороге. А когда был пойман и королевским судом приговорён к повешению, то в ночь накануне казни сочинил четверостишие:
Я Франсуа, чему не рад,
Увы, ждёт смерть злодея.
И сколько весит этот зад -
Узнает завтра шея.
Грубоватость этих строк легко простить поэту, жившему 400 лет назад. Но можно только удивляться душевной силе человека, которая позволила ему не потерять чувство юмора в ожидании предстоящей жестокой казни.
Если обратиться к более близкой эпохе, то примеров тоже можно найти немало.
Существует обширная литература о Бернарде Шоу - его чувство юмора и остроумие стали легендарными, и подчас уже трудно бывает в многочисленных рассказах о нём отделить истину от вымысла.
Рассказывают, что однажды престарелый драматург был сбит с ног на дороге лихим велосипедистом. К счастью, оба отделались лёгким испугом. Когда смущённый виновник столкновения стал сконфуженно извиняться, Б. Шоу прервал его словами: “Да, вам не повезло. Прояви вы чуть больше энергии - и вы бы заработали себе бессмертие, став моим убийцей”.
Немногие люди - даже и более молодые - нашли бы в себе достаточно душевной силы, чтобы в подобной ситуации не прибегнуть к брани, к бесполезным упрёкам, а ограничиться шуткой.
С одной стороны, чтобы подняться над трагической ситуацией, суметь взглянуть на себя как бы чужими глазами и отыскать смешное в трагическом, - для этого нужно обладать большой силой духа. Развитое чувство юмора бывает лишь у душевно стойких людей. Но с другой стороны - это чувство само становится источником душевной стойкости, помогает переносить удары судьбы, смягчает падения и неудачи.
Обратимся к “Кола Брюньону”. В этой книге есть один эпизод, в котором особенно ярко показана та загадочная эмоциональная реакция, которую мы называем “чувством юмора”.
На Кола Брюньона, искусного резчика по дереву и неутомимого труженика, обрушились беды: он переболел чумой; сожгли его дом; погибла мастерская; сыновья оказались чужими ему людьми. Одна только мысль была ему утешением - уцелела его работа, в которую он вложил частицу своей души.
Но, придя в замок герцога, он увидел, что все произведения, созданные за долгие годы напряжённого и вдохновенного труда, изрезаны, искромсаны, изломаны и прострелены. На статуях богинь намалёваны усы, глаза выколоты, а носы отсечены. Кола Брюньон ошеломлён, он обезумел от горя:
“Я стонал. Я глухо сопел... Ещё немного, и я бы задохся... Наконец, несколько ругательств вырвалось наружу... Десять минут кряду, не переводя духа... я изливал свою ненависть...”
Но вот наступает эмоциональный “поворот”:
“...вдруг мысль о том, как всё это смешно: и мои бедные безносые боги... и я сам, старый дурак, даром тратящий слюну и стоны на монолог, который слышит только потолок, - вдруг мысль о том, как всё это смешно, пронеслась у меня в голове... как ракета; так что сразу, позабыв и гнев и горе, я рассмеялся... и вышел вон”.
Как видим, произошла сложная эмоциональная реакция, которая позволила превратить источник отрицательных эмоций (горя и гнева) в нечто прямо противоположное - в источник смеха. Возможно, это защитная психическая реакция, оберегающая мозг от сверхсильных эмоциональных потрясений. Но какова же её природа? Каковы те психологические и физиологические механизмы, которые позволяют “реверсировать” чувство, изменить его на прямо противоположное?
Ответ на такие вопросы - это и будет разгадка тайны юмора. Чувство юмора - это эмоциональная реакция, превращающая потенциально отрицательную эмоцию в её противоположность, в источник положительной эмоции: “Всё жестокое смягчается, всё наше раздражение и досада улетучиваются, и приходит чувство солнечной радости” (М. Твен).
Неиссякаемый оптимизм Остапа Бендера - одна из главных причин неотразимого обаяния этого жулика и пройдохи - неотделим от его великолепного юмора. Ильф и Петров, не поскупившись, наделили его этим качеством, и чувство юмора не покидает Остапа ни в каких, даже самых трудных переделках, помогает ему перенести всевозможные невзгоды и крушения планов. Даже потерпев полное фиаско при попытке перейти границу и безбедно зажить миллионером в Рио-де-Жанейро, ограбленный и избитый Остап не лишается чувства юмора, о чём красноречиво свидетельствует его громогласно провозглашённое намерение переквалифицироваться в управдомы. Без чувства юмора он просто не в силах был бы перенести все выпавшие на его долю передряги и злоключения. Функция чувства юмора в данном случае - обеспечить удовлетворительное самочувствие в далеко не удовлетворительной ситуации.
Рассмотрим ещё два конкретных примера. Читателям, очевидно, знаком кинофильм “Бабетта идёт на войну”. Разберём начальный эпизод фильма. Юная Бабетта спрашивает у немолодого уже человека, как пройти на нужную ей улицу. “Я такой улицы не знаю”, - последовал неприступно-строгий ответ. Но как только удалилась супруга этого господина, он сейчас же любезно окликнул девушку и объяснил ей, как найти дорогу. Оказалось, что на этой улице располагаются весёлые дома. Публика в этом месте смеётся - не оглушительно, но достаточно громко.
В чём же здесь проявляется чувство юмора? Зритель снисходительно (вслед за авторами фильма) относится к человеческой слабости старого греховодника, который, по всей видимости, отлично знает дорогу на запретную улицу, но в присутствии жены боится даже произнести её название. Понимание человеческих слабостей (не всегда невинных), снисхождение к ним, умение прощать слабости и несовершенства человеческой природы тоже связаны с чувством юмора.
Вновь обратимся к “Кола Брюньону”. Главный герой, неунывающий оптимист, полный неистребимого жизнелюбия, тяжело заболел. Два его закадычных друга - священник и нотариус - пришли навестить его, но, убедившись, что у него чума, и убоявшись заражения, не рискнули войти в дом и быстро ретировались. Вся эта сочно написанная сцена полна несравненного юмора. Брюньон выздоровел и простил своих друзей, рассудив, что хотя рубашка близка к телу, но шкура ещё ближе, чем рубашка. “Порядочный человек немного стоит. Надо брать его таким, как он есть”. Конечно, нельзя принимать эти слова буквально. Р. Ролан отнюдь не проповедовал философию шкурничества. Но его мудрый мастер из Кламси понимал человеческие слабости и мог позволить себе роскошь быть к ним снисходительным и прощать их. Он обладал чувством юмора. В основе этого чувства лежит любовь к людям, глубокое понимание их души, человеческой природы вообще.
При некотором сходстве между приведёнными примерами есть и существенная разница.
В первом случае юмор улавливается только зрителями; действующие лица сами остаются вполне серьёзными.
Это юмор ситуации.
Во втором случае юмор улавливается одним из действующих лиц - Кола Брюньоном, и уже через его восприятие доходит до читателя; это юмор характера.
Если обратиться к юмористической литературе, то юмор первого типа мы находим у Дж. К. Джерома: в книге “Трое в одной лодке” все действующие лица сохраняют полную серьёзность, и читатель сам - с помощью автора - проделывает всю работу по отысканию смешного. А вот Илья Ильф и Евгений Петров наделили
чувством юмора своего героя, и многие смешные чёрточки читатель как бы видит глазами великого комбинатора Остапа Бендера.
Но что такое смешная чёрточка, комическая сторона какого-нибудь явления? Объективное ли это свойство или оно существует лишь постольку, поскольку воспринимается человеком? Чувство юмора - это, на наш взгляд, объективно существующее свойство психики человека. Вовне существуют взаимоотношения предметов, явлений и людей, иногда нетипичные, иногда нелепые. Но только преломляясь сквозь субъективную призму человеческого восприятия эти взаимоотношения могут приобрести юмористическую окраску.
Мы не будем подробно останавливаться на различиях между острой и просто смешной ситуацией, так как нас интересует прежде всего область психологии, которая занимается изучением словесного поведения человека. Скажем только, что остроту создают (работа остроумия), а смешное находят (функция чувства юмора).
Обычно слово юмор ассоциируется у большинства людей со словом сатира, главным образом благодаря названиям соответствующих разделов в журналах и газетах. Значительно реже слова “чувство юмора” ассоциируются со словом “остроумие”. И совсем никогда не приходилось нам встречать рядом слова “чувство юмора” и “чувство сострадания”. Между тем эти два чувства при всём различии имеют много общего.
Чтобы понять это, нужно проследить за развитием сознания. У животных сознания нет: они не могут выделить себя из окружающей среды. Сознанием обладает лишь человек: он может отделить себя от окружающего мира, может направить внимание на собственные мысли и чувства. Осознание своих инстинктов и своей психики - это главное отличие человека от животного. Но сознание не возникает из ничего; оно развивалось постепенно. За развитием основных этапов сознания можно проследить на детях.
На определённой ступени развития сознания ребёнок оказывается в состоянии представить себя на месте другого, силой воображения “перенести” чужую боль на себя. Именно в этот период у детей могут формироваться такие чувства, как жалость и сострадание.
Но этого мало. Ребёнок, оказывается, способен выполнить и в известном смысле противоположную операцию, более трудную - представить себя со стороны, как бы чужими глазами увидеть себя и свои поступки. Именно эта способность служит одной из предпосылок формирования чувства юмора, чувства, которое позволяет отыскать смешное в себе самом.
Таким образом, психическая структура чувства юмора и чувства сострадания если не одна и та же, то очень близка и связана с высоким развитием сознания - сложнейшей психологической функции.
Конечно, экспериментально, на животных, этого утверждения не докажешь. Педагогических исследований на эту тему нам тоже встречать не приходилось. Но воспитатели детских яслей и садов, с которыми мы говорили, в один голос подтверждают, что чувство юмора и чувство сострадания у детей развиваются параллельно. И даже указывают возраст, когда это развитие начинается: третий, четвёртый и пятый год жизни. Это лишь косвенное подтверждение, оно не имеет силы научно установленного факта. Понадобятся детальные наблюдения педагогов и психологов. Но нам кажется, что отнюдь не случайно те писатели, которые в большой мере обладали чувством юмора, были и великими гуманистами. Диккенс, Марк Твен, Чехов - это звёзды первой величины, но список можно бы и продолжить.
Могут возразить, что точка зрения, будто юмористы гуманны, а сатирики злобны, давно отброшена как устаревшая и несостоятельная. Но мы ещё раз напоминаем, что речь идёт не о юморе как литературном жанре, а о чувстве юмора как свойстве психики. Ромен Роллан, к примеру, не работал в жанре юмористики, но обладал замечательным чувством юмора. Структура этого сложного чувства такова, что оно, как правило, сочетается с чувством сострадания. А гуманизм возникает не из одних только размышлений о судьбах человечества, а имеет и свою эмоциональную основу.
Чувство юмора - душевное качество (психическое свойство), имеющее сложную структуру, и разложить его на элементы нелегко. Чувство юмора обеспечивает “душевный комфорт” в тяжёлой ситуации. Но каким образом?
Человек “отчуждается” от самого себя, смотрит на себя как бы со стороны, находит смешное в себе самом, и эта вначале чисто интеллектуальная операция отчуждения (одно из высших проявлений сознания) смещает его “эмоциональную равнодействующую” в положительную сторону. Если же человек к тому же и остроумен, то в этой ситуации он может создать словесную остроту (как Бернард Шоу, сбитый с ног велосипедистом). Чувство юмора и остроумие кажутся в этом случае слитыми воедино.
Разумеется, способность к отчуждению, способность увидеть себя как бы со стороны - это ещё недостаточное условие для формирования чувства юмора; но оно представляется нам необходимым. Да и люди, обладающие чувством сострадания, не всегда наделены чувством юмора. Ведь чувство юмора - сложный комплекс душевных качеств. Оно сочетается также с уверенностью в себе, с оптимистическим взглядом на жизнь. Это обстоятельство подметил Ф. Энгельс, хотя он специально не занимался исследованием чувства юмора. Вот что писал Ф. Энгельс в одном из писем к Августу Бабелю:
“Относительно наших пролетарских масс я никогда не заблуждался. Это уверенное в себе и в своей победе и именно поэтому бодрое и полное юмора движение вперёд - великолепно и несравненно.*.
* К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 36, стр. 215.
И чувство юмора и остроумие связаны как с мышлением, так и с чувственной сферой. Но в остроумии эмоциональный компонент - это лишь фон и побуждающий мотив; само “психическое действие” происходит в интеллектуальной сфере. А в структуре чувства юмора отношения обратные: “психическое действие” развёртывается в эмоциональной сфере (реверсирование, переход отрицательных чувств в положительные), а мыслительные реакции играют роль пусковой пружины этой реакции.
Любопытно, что общечеловеческий эмпиризм давно отметил это различие и запечатлел его в языке, в соответствующей терминологии: чувство юмора и остроумие .
В остроумии можно выделить два основных компонента - способность к избирательным ассоциациям и способность к мгновенной критической оценке собственной речевой продукции. Однако остроумие проявляется не только в создании остроты, но и в её восприятии, оценке. Рассмотри элементарную и весьма распространённую ситуацию - восприятие анекдота.
Анекдот - короткий рассказ, устный или письменный. После краткой экспозиции излагается заключительная мысль, для уяснения которой требуется некоторое усилие, умственная работа. Если мысль эта станет сразу же ясна или, напротив, понадобится слишком долго доискиваться до неё, то эффект остроумия в значительной мере ослабеет, а иногда и вовсе улетучится. Впрочем, случаи, когда острота “доходит” до слушателей спустя несколько дней и вызывает смех, не так уж редки. Но всё же существует некоторое оптимальное время “уяснения”. Можно возразить на это, что время реакции (или время уяснения остроты) зависит от способностей и подготовки слушателя. Верно. Оценить остроту, воспринять её соль - это не пассивный процесс, а активная работа мышления. Чтобы оценить шутку, - для этого тоже нужно быть остроумным. Но это остроумие уже другого рода, если можно так выразиться, остроумие восприятия, и отличается от творческого остроумия, которое требуется, чтобы шутку создать. И это “остроумие восприятия” неодинаково у разных людей. Поэтому одна и та же шутка одному кажется пределом остроумия, а другого заставляет недоумённо пожимать плечами.
В чём состоит активная работа мышления при восприятии остроумия? Нас прежде всего интересует психологическая и физиологическая сторона вопроса. Можно предположить, что мысль читателя, направляемая текстом, движется не хаотически, а по определённой “программе”. И именно это обусловливает именно ту мозаику возбуждения и торможения в мозгу, которая служит пусковым сигналом для реакции смеха.
Марк Твен в очерке “Публичные чтения” рассказал, как, путешествуя по Европе и выступая с чтением юмористических рассказов, заметил любопытную вещь: один из рассказов иногда вызывал гомерический хохот, изредка - недружелюбный смех, а иной раз реакции вовсе не было, не удавалось вызвать даже подобие улыбки.
Оказалось, что всё зависело от того, какую паузу он выдерживал перед последней фразой рассказа. Если он угадывал паузу точно - все оглушительно смеялись. Если чуть-чуть не додерживал - то смех был не столь громким. А если пауза оказывалась хоть немного длиннее - никто не смеялся, эффект пропадал.
Свидетельство великого юмориста чрезвычайно интересно для нас, потому что подтверждает: безусловно-рефлекторная реакция смеха может быть “включена” сверху, из коры, из второй сигнальной системы. Для этого включения необходимо последовательное движение нервных процессов, смена возбуждения и торможения по определённой программе, по чёткому алгоритму. При этом временные интервалы тоже должны строго соблюдаться - иногда имеют значение даже доли секунды.
Отметим ещё один любопытный нюанс, связанный с восприятием остроумия.
В мировой литературе много вспыхивало блистательных острот, настоящих жемчужин. Но когда их сводят воедино, издавая сборники, то, как правило, такие коллекции острот не очень привлекательны, читаются с трудом и быстро надоедают.
Для объяснения этого феномена обратимся к павловским “Лекциям о работе больших полушарий”. В четырнадцатой лекции речь идёт об опытах с длительно подкрепляемыми условными раздражителями. Как это ни кажется парадоксально, но при постоянном и длительном подкреплении реакция на раздражитель угасает: “...исчезновение условного рефлекса, несмотря на подкрепление, есть выражение... тормозного состояния*.
* И. П. Павлов, Полное собрание сочинений, т. IV, М. - Л., Изд-во АН СССР, 1951, стр. 248.
Восстанавливается угасшая реакция лишь после некоторой паузы, то есть отдыха. Но отдых не должен бытьпассивным: нужно “не применять старые условные раздражителями, заменить их новыми агентами”*.
* Там же, стр. 251.
И. П. Павлов даже поставил вопрос о количественной мере действия раздражителя, которая предотвратила бы тормозное состояние клеток: “Есть ли такой минимальный срок действия изолированного условного раздражителя, который не влечёт за собой... нарастающей тенденции к тормозному состоянию?”*.
* Там же, стр. 259.
По-видимому, найденные закономерности могут быть перенесены и на второсигнальные раздражители. Тогда становится ясным, почему так угнетающе действуют на людей присяжные острословы. Непрерывное продуцирование острот вместо смеха начинает вызывать скуку, утомляет, а иной раз даже вызывает досаду, - обстоятельство, на которое обратил внимание С. Я. Маршак:
Когда мы попадаем в тесный круг,
Где промышляют тонким острословьем
И могут нам на выбор предложить
Десятки самых лучших, самых свежих,
Ещё не поступивших в оборот
Крылатых слов, острот и каламбуров, -
Нам вспоминается широкий мир,
Где люди говорят толково, звучно
О стройках, о плотах, об урожае,
Где шутку или меткое словцо
Бросают мимоходом между делом,
Но эта шутка дельная острей
Всего, чем щеголяет острословье.
Проведение разграничительной линии между чувством юмора и остроумием может показаться непривычным, но оно уже и не ново.
Так, Дж. Мередит критерием чувства юмора считал способность найти смешное в том, что человек любит. Другой, более трудный критерий - найти смешное в себе самом, представить себя смешным в глазах любимой.
Вполне последовательное различие между чувством юмора и остроумием проводил австрийский психоневролог З. Фрейд.
Фрейд выводит это различие из представлений об экономии психической энергии. Остроумие экономит психическую энергию за счёт того, что уменьшается необходимость тормозить свои побуждения и импульсы; остроумия - это отдушина для чувства враждебности, которое не может быть удовлетворено другим способом, а также для полового возбуждения.
Комическое - по Фрейду - отличается от остроумия тем, что оно неумышленно. Неловкое движение может быть комично, но неостроумно. Восприятие комического Фрейд сводит к такой последовательности: он поступает так - я поступаю по-другому - он поступает так, как я поступал в детстве. Комизм экономит психическую энергию за счёт “экономии мышления”.
Наконец, чувство юмора, позволяя увидеть смешную сторону неприятного явления, преобразует боль и гнев в улыбку и смех. Это экономия чувств.
Таким образом, Фрейд отличал юмор, остроумие и комизм. Общее здесь - смех и экономия психической энергии: остроумие экономит торможение, комизм экономит мышление, юмор экономит чувства.
К сожалению, будучи современником И. П. Павлова, Фрейд игнорировал достижения павловской школы в изучении высшей нервной деятельности. Он предпочитал пользоваться аморфным понятием “экономия психической энергии”, не наполняя его реальным физиологическим содержанием. Но цепкая наблюдательность Фрейда, блестящие догадки, виртуозное сопоставление позволили ему многое подметить и высказать интересные и во многом верные соображения о природе чувства юмора и остроумия.
Макс Истмэн *, более фрейдист, чем сам Фрейд, считает юмор чем-то вроде интеллектуального мазохизма. Он полагает, что восприятие смешного и комического связано с насмешкой над собой, с “духовным самоистязанием”. Ситуация, как утверждает Истмэн, сходна с половым удовлетворением, которое испытывают мазохисты от физической боли. Иными словами, Истмэн усматривает здесь аналогию с половым извращением, которое сублимируется, то есть переносится в сферу умственной деятельности.
* См.: H. Eastmen, Enjoyment and laughter6 New York, 1963.
Любопытно, Что Чарльз С. Чаплин с сочувствием отозвался о концепции Истмэна.
Но доказательства М. Истмэна - очень слабы, по сути вовсе несостоятельны: он приводит несколько клинических наблюдений и даёт весьма сомнительные их истолкования. А дедуктивные его построения просто фантастичны и представляют собой словесную эквилибристику, вполне профессиональную и не лишённую изящества, но крайне бедную по содержанию.
