Чернобыль: воспоминания очевидцев трагедии, которой лучше бы не было
26 апреля 1986 года серия взрывов разрушила реактор и здание четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС. Это стало самой крупной технологической катастрофой XX века.
В книге Светланы Алексиевич “Чернобыльская молитва” собраны воспоминания участников этой трагедии. Воспоминания о катастрофе. О жизни, смерти и любви.
О любви
Он стал меняться – каждый день я встречала другого человека… Ожоги выходили наверх… Во рту, на языке, щеках – сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись… Пластами отходила слизистая… Пленочками белыми… Цвет лица… Цвет тела… Синий… Красный… Серо-бурый… А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились… Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются… Клиника острой лучевой болезни – четырнадцать дней… За четырнадцать дней человек умирает…
О смерти
На моих глазах… В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали… И этот мешок уже положили в деревянный гроб… А гроб еще одним мешком обвязали… Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка… И уже все это поместили в цинковый гроб… Втиснули… Одна фуражка наверху осталась… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. И вы должны этот документ подписать…
Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: “Почему моего мужа надо прятать? Он – кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?” На кладбище нас окружили солдаты… Шли под конвоем… И гроб несли… Никого не пустили… Одни мы были… Засыпали моментально. “Быстро! Быстро!” – командовал офицер. Даже не дали гроб обнять… И – сразу в автобусы… Все крадком…
Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарного Василия Игнатенко
О подвиге
С нас взяли подписку о неразглашении… Я молчал… Сразу после армии стал инвалидом второй группы. В двадцать два года. Хватанул свое… Таскали ведрами графит… Десять тысяч рентген… Гребли обыкновенными лопатами, шуфлями, меняя за смену до тридцати “лепестков Истрякова”, в народе их звали “намордниками”. Насыпали саркофаг. Гигантскую могилу, в которой похоронен один человек – старший оператор Валерий Ходемчук, оставшийся под развалинами в первые минуты взрыва. Пирамида двадцатого века… Нам оставалось служить еще три месяца. Вернулись в часть, даже не переодели. Ходили в тех же гимнастерках, в сапогах, в каких были на реакторе. До самого дембеля… А если бы дали говорить, кому я мог рассказать? Работал на заводе. Начальник цеха: “Прекрати болеть, а то сократим”. Сократили. Пошел к директору: “Не имеете права. Я – чернобылец. Я вас спасал. Защищал!” – “Мы тебя туда не посылали”.
По ночам просыпаюсь от маминого голоса: “Сыночек, почему ты молчишь? Ты же не спишь, ты лежишь с открытыми глазами… И свет у тебя горит…” Я молчу. Со мной никто не может заговорить так, чтобы я ответил. На моем языке… Никто не понимает, откуда я вернулся… И я рассказать не могу…
Виктор Санько, рядовой
О материнстве
Моя девочка… Она не такая, как все… Вот она подрастет, и она меня спросит: “Почему я не такая?” Когда она родилась… Это был не ребенок, а живой мешочек, зашитый со всех сторон, ни одной щелочки, только глазки открыты. В медицинской карточке записано: “девочка, рожденная с множественной комплексной патологией: аплазия ануса, аплазия влагалища, аплазия левой почки”… Так это звучит на научном языке, а на обыкновенном: ни писи, ни попки, одна почка… Такие, как она, не живут, такие сразу умирают. Она не умерла, потому что я ее люблю. Я никого больше не смогу родить. Не осмелюсь. Вернулась из роддома: муж поцелует ночью, я вся дрожу – нам нельзя… Грех… Страх..
Только через четыре года мне выдали медицинскую справку, подтверждающую связь ионизирующей радиации (малых доз) с ее страшной патологией. Мне отказывали четыре года, мне твердили: “Ваша девочка – инвалид детства”. Один чиновник кричал: “Чернобыльских льгот захотела! Чернобыльских денег!” Как я не потеряла сознание в его кабинете… Они не могли понять одного… Не хотели… Мне надо было знать, что это не мы с мужем виноваты… Не наша любовь… (Не выдерживает. Плачет.)
Лариса З., мать
О детстве
Такая черная туча… Такой ливень… Лужи стали желтые… Зеленые… Мы не бегали по лужам, только смотрели на них. Бабушка закрывала нас в погребе. А сама становилась на колени и молилась. И нас учила: “Молитесь!! Это – конец света. Наказание Божье за наши грехи”. Братику было восемь лет, а мне шесть. Мы стали вспоминать свои грехи: он разбил банку с малиновым вареньем… А я не призналась маме, что зацепилась за забор и порвала новое платье… Спрятала в шкафу… Помню, как солдат гонялся за кошкой… На кошке дозиметр работал, как автомат: щелк, щелк… За ней – мальчик и девочка… Это их кошка… Мальчик ничего, а девочка кричала: “Не отдам!!” Бегала и кричала: “Миленькая, удирай! Удирай, миленькая!” А солдат – с большим целлофановым мешком…
Мама с папой поцеловались, и я родилась. Раньше я думала, что никогда не умру. А теперь знаю, что умру. Мальчик лежал вместе со мной в больнице… Вадик Коринков… Птичек мне рисовал. Домики. Он умер. Умирать не страшно… Будешь долго-долго спать, никогда не проснешься…Мне снился сон, как я умерла. Я слышала во сне, как плакала моя мама. И проснулась..
Воспоминания детей
О жизни
Я ко всему привыкла. Семь лет живу одна, семь лет, как люди уехали…Тут недалеко, в другой деревне, тоже баба одна живет, я говорила, чтобы ко мне переходила. И дочки у меня есть, и сыны… Все в городе… А я никуда отсюда не хочу! А что ехать? Тут хорошо! Все растет, все цветет. Начиная от мошки до зверя, все живет. Случилась история… Был у меня хороший котик. Звали Васька. Зимой голодные крысы напали, нет спасения. Под одеяло лезли. Зерно в бочке – дырку прогрызли. Так Васька спас… Без Васьки бы погибла… Мы с ним поговорим, пообедаем. А тогда пропал Васька… Может, голодные собаки где напали и съели? Не стало моего Васьки… И день жду, и два… И месяц… Ну, совсем, было, я одна осталась. Не к кому и заговорить. Пошла по деревне, по чужим садкам зову: Васька, Мурка… Два дня звала.
На третий день — сидит под магазином… Мы переглянулись… Он рад, и я рада. Только что он слово не скажет. “Ну, пошли, — прошу, — пошли домой”. Сидит… Мяу… Я давай его упрашивать: “Что ты будешь тут один? Волки съедят. Разорвут. Пошли. У меня яйца есть, сало”. Вот как объяснить? Кот человеческого языка не понимает, а как он тогда меня уразумел? Я иду впереди, а он бежит сзади. Мяу… “Отрежу тебе сала”… Мяу… “Будем жить вдвоем”… Мяу… “Назову тебя Васькой”… Мяу… И вот мы с ним уже две зимы перезимовали…
Зинаида Евдокимовна Коваленко, самосел
О живом
Стрелять приходилось в упор… Сука лежит посреди комнаты и щенята кругом… Набросилась на меня пулю сразу… Щенята лижут руки, ластятся. Дурачатся. Стрелять приходилось в упор… Одну собачку… Пуделек черненький… Мне его до сих пор жалко. Нагрузили их полный самосвал, с верхом. Везем к “могильнику”… По правде сказать, обыкновенная глубокая яма, хотя положено копать так, чтобы не доставать грунтовые воды и застилать дно целлофаном. Найти высокое место… Но это дело, сами понимаете, повсеместно нарушалось: целлофана не было, место долго не искали.
Они, если недобитые, а только раненые, пищат… Плачут… Высыпали их из самосвала в яму, а этот пуделек карабкается. Вылазит. Ни у кого патрона не осталось. Нечем добить… Ни одного патрона… Его назад в яму спихнули и так землей завалили. До сих пор жалко.
Виктор Вержиковский, охотник
И снова о любви
Что я могла ему дать, кроме лекарств? Какую надежду? Он так не хотел умирать. Врачи мне объяснили: порази метастазы внутри организм, он быстро бы умер, а они поползли верхом… По телу… По лицу… Что-то черное на нем наросло. Куда-то подевался подбородок, исчезла шея, язык вывалился наружу. Лопались сосуды, начиналось кровотечение. “Ой, – кричу, – опять кровь”. С шеи, со щек, с ушей… Во все стороны… Несу холодную воду, кладу примочки – не спасают. Что-то жуткое. Вся подушка зальется… Тазик подставлю, из ванной… Струйки ударяются… Как в подойник… Этот звук… Такой мирный и деревенский… Я его и сейчас по ночам слышу… Звоню на станцию “скорой помощи”, а они уже нас знают, ехать не хотят. Один раз дозвалась, прибыла “скорая”… Молодой врач… Приблизился к нему и тут же назад пятится-пятится: “Скажите, а он случайно у вас не чернобыльский? Не из тех, кто побывал там?” Я отвечаю: “Да”. И он, я не преувеличиваю, вскрикнул: “Миленькая моя, скорей бы это кончилось! Скорей! Я видел, как умирают чернобыльцы”.
У меня остались его часы, военный билет и чернобыльская медаль… (После молчания.)…Я такая счастливая была! Утром кормлю и любуюсь, как он ест. Как он бреется. Как идет по улице. Я – хороший библиотекарь, но я не понимаю, как это можно любить работу. Я любила только его. Одного. И я не могу без него. Я кричу ночами… В подушку кричу, чтобы дети не услышали…
Валентина Панасевич, жена ликвидатора
Хотите получать одну интересную непрочитанную статью в день?
Вертолеты ведут дезактивацию зданий Чернобыльской атомной электростанции после аварии.
Игорь Костин / РИА Новости
30 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла одна из самых крупных техногенных катастроф в истории - авария на Чернобыльской атомной электростанции. Взрыв на одном из энергоблоков привел к выбросу в атмосферу беспрецедентного количества радиоактивных веществ. Из 30-километровой зоны отчуждения были эвакуированы 115 тысяч человек, несколько миллионов человек на Украине, в России и Белоруссии получили различные дозы радиации, десятки тысяч из них серьезно заболели и погибли. В активной фазе ликвидации аварии в 1986-1987 годах приняло участие 240 тыс. человек, за все время - более 600 тысяч. Среди ликвидаторов - пожарные, военнослужащие, строители (соорудили бетонный саркофаг вокруг уничтоженного энергоблока), шахтеры (вырыли 136-метровый тоннель под реактор). С вертолетов на место взрыва были сброшены десятки тонн специальной смеси, в грунте вокруг станции была сооружена защитная стена глубиной до 30 метров, построены дамбы на реке Припять. После аварии для работников ЧАЭС, их семей и ликвидаторов был основан самый молодой город Украины Славутич. Последний энергоблок Чернобыльской АЭС был только остановлен только в 2000 году, сейчас там строят новый саркофаг, окончание работ запланировано на 2018 год.
Запись первых переговоров диспетчера ЧАЭС
Петр Котенко , 53 года - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Занимался на станции ремонтными работами, после аварии проработал там около года. Рассказывает, что для прохода в зоны с особо высоким уровнем радиации ему давали защитный костюм, в остальных случаях он ходил в обычной одежде. «Я не думал об этом, просто работал», - говорит он. Впоследствии его здоровье ухудшилось, о симптомах он предпочитает не распространяться. Жалуется на то, что власти сегодня не уделяют ликвидаторам достаточного внимания.
Ликвидация последствий взрыва на ЧАЭС, 5 августа 1986 года. Авария привела к тому, что радиоактивному загрязнению подверглись территории СССР, на которых проживали миллионы людей. Радиоактивные вещества, попав в атмосферу, распространились и на территорию многих других европейских стран.
Василий Маркин , 68 лет - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 8 апреля 2016 года, Славутич. Работал на станции еще до взрыва, занимался погрузкой топливных элементов на первом и втором энергоблоке. Во время самой аварии находился в Припяти - они с приятелем сидели на балконе и пили пиво. Услышал взрыв, а затем увидел, как над станцией поднялось грибовидное облако. На следующий день, когда заступил на смену, принял участие в работах по остановке первого энергоблока. Позднее участвовал в поисках коллеги Валерия Ходемчука, пропавшего в четвертом энергоблоке, из-за этого находился в зонах с повышенным уровнем радиации. Пропавшего рабочего так и не нашли, он числится среди погибших. В общей сложности при аварии и от облучения в течение первых трех месяцев погиб 31 человек.
Кадр из документального фильма «Чернобыль. Хроника трудных недель» (режиссер Владимир Шевченко).
Анатолий Коляди н, 66 лет - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Был инженером на четвертом энергоблоке, 26 апреля 1986 года прибыл на смену в 6 утра - через несколько часов после взрыва. Вспоминает последствия взрыва - сдвинутые перекрытия, обломки труб и обрывки кабеля. Его первым заданием стала локализация пожара на четвертом энергоблоке, чтобы он не перекинулся на третий. «Я думал, что это будет последняя смена в моей жизни, - говорит он. - Но кому делать, если не нам?». После Чернобыля его здоровье ухудшилось, появились болезни, которые он связывает с облучением. Отмечает, что власти недостаточно быстро эвакуировали население из опасной зоны и провели йодную профилактику, чтобы пресечь накопление радиоактивного йода в организме людей.
Людмила Верповская , 74 года - ликвидатор аварии на ЧАЭС, 8 апреля 2016 года, Славутич. До аварии работала в строительном управлении, жила в Припяти, во время взрыва находилась в деревне неподалеку от станции. Через два дня после взрыва вернулась в Припять, где жили сотрудники станции и их семьи. Вспоминает, как оттуда вывозили людей на автобусах. «Как будто война началась, а они стали беженцами», - говорит она. Людмила помогала эвакуировать людей, составляла списки и готовила отчеты для властей. Позднее участвовала в ремонтных работах на станции. Несмотря на то, что подверглась воздействию радиации, на здоровье не жалуется - видит в этом Божью помощь.
Военнослужащие Ленинградского военного округа участвуют в ликвидации аварии на ЧАЭС, 1 июня 1986 года.
Владимир Барабанов , 64 года - ликвидатор аварии на ЧАЭС (на экране - его архивное фото, где он снят вместе с другими ликвидаторами возле третьего энергоблока), 2 апреля 2016 года, Минск. Работал на станции через год после взрыва, провел там полтора месяца. В его обязанности входила замена дозиметров у военнослужащих, принимавших участие в ликвидации последствий аварии. Также занимался дезактивационными работами на третьем энергоблоке. Говорит, что участвовал в ликвидации последствий аварии добровольно и что «работа есть работа».
Сооружение «саркофага» над четвертым энергоблоком ЧАЭС, 29 октября 1986 года. Объект «Укрытие» был построен из бетона и металла в 1986 году. Позднее, в середине 2000-х годов, началось строительство нового, усовершенствованного саркофага. Проект планируется завершить к 2017 году.
Вилия Прокопов - 76 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 8 апреля 2016 года, Славутич. Работал на станции инженером с 1976 года. Его смена началась через несколько часов после аварии. Вспоминает разрушенные взрывом стены и реактор, который внутри «сиял, как солнце». После взрыва ему поручили принять участие в откачке радиоактивной воды из помещения, расположенного под реактором. По его словам, подвергся воздействию больших доз радиации, получил ожог горла, из-за которого с тех пор говорит только негромким голосом. Работал в сменах по две недели, после которых две недели отдыхал. Позднее поселился в Славутиче - городе, построенном для жителей эвакуированной Припяти. Сегодня у него двое детей и трое внуков - все они работают на ЧАЭС.
Так называемая «слоновья нога» расположена в помещении под реактором. Это масса из ядерного топлива и расплавившегося бетона. По данным на начало 2010-х годов, уровень радиации рядом с ней составлял около 300 рентген в час - достаточно для того, чтобы вызвать острую лучевую болезнь.
Анатолий Губарев - 56 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 31 марта 2016 года, Харьков. Во время взрыва работал на заводе в Харькове, после ЧП прошел срочную тренировку и был отправлен в Чернобыль пожарным. Помогал локализовать пожар в четвертом энергоблоке - протягивал пожарные шланги в коридорах, где уровень радиации достигал 600 рентген. Он и его коллеги работали по очереди, в зонах с высокой радиацией они не находились больше, чем по пять минут. В начале 1990-х годов прошел лечение в связи с онкологическим заболеванием.
Последствия аварии на втором энергоблоке ЧАЭС, произошедшей в 1991 году. Тогда на втором энергоблоке ЧАЭС произошел пожар, обрушилась кровля машинного зала. После этого власти Украины планировали остановить станцию, однако позднее, в 1993 году, было решено, что она продолжит работать.
Валерий Зайцев - 64 года, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 6 апреля 2016 года, Гомель. Во время ЧП служил в армии, спустя месяц после взрыва был направлен в зону отчуждения. Участвовал в процедурах дезактивации - в том числе занимался захоронением радиоактивной техники и одежды. В общей сложности провел там более полугода. После Чернобыля его здоровье ухудшилось, он пережил сердечный приступ. В 2007 году, после того как белорусские власти урезали льготы чернобыльцам, организовал ассоциацию помощи ликвидаторам аварии и участвовал в судебных процессах по защите их прав.
Тарон Тунян - 50 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 31 марта 2016 года, Харьков. Служил в химических войсках, прибыл в Чернобыль на следующий день после взрыва. Вспоминает, как вертолеты сбрасывали на горящий реактор смесь из песка, свинца и других материалов (в общей сложности пилоты совершили более полутора тысяч вылетов, количество смеси, сброшенной на реактор, исчислялось тысячами тонн). По официальным данным, при участии в ликвидационных работах получил дозу в 25 рентген, однако считает, что в действительности уровень облучения был выше. После Чернобыля у него было отмечено повышенное внутричерепное давление, следствием чего стали головные боли.
Эвакуация и обследование людей после аварии на Чернобыльской АЭС.
Александр Малиш - 59 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 31 марта 2016 года, Харьков. Пробыл в Чернобыле и зоне отчуждения около четырех с половиной месяцев. Участвовал в работах по дезактивации. В официальных документах было указано, что он получил небольшую дозу облучения, однако сам Малиш считает, что подвергся более серьезному воздействию. Рассказывает, что уровень его облучения измеряли дозиметрами, но их показаний он не видел. Его дочь родилась с Синдромом Вильямса, который связан с генетическими нарушениями и проявляется в задержке умственного развития.
Видоизменные хромосомы у ликвидатора чернобыльской аварии. Результаты обследования, проведенного лечебно-диагностическим центром в Брянске. На территориях, подвергшихся радиоактивному загрязнению, из ста обследованных такие изменения обнаружены у десяти человек.
Иван Власенко - 85 лет, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Помогал оборудовать душевые установки для дезактивации, а также избавляться от подвергшейся радиоактивному загрязнению одежды ликвидаторов, работавших на месте аварии. Проходит лечение в связи с миелопластическим синдромом - заболеванием, которое характеризуется нарушениями в крови и костном мозге и вызывается, в том числе, радиацией.
Кладбище радиоактивной техники, которая использовалась во время ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Геннадий Ширяев - 54 года, ликвидатор аварии на ЧАЭС, 7 апреля 2016 года, Киев. Во время взрыва был строителем в Припяти, где жили сотрудники станции и их семьи. После ЧП работал на станции и в зоне отчуждения дозиметристом, помогал составлять карты мест с высоким уровнем радиоактивного загрязнения. Вспоминает, как забегал в места с повышенным уровнем радиации, снимал показания, а потом быстро возвращался обратно. В других случаях - измерял радиацию дозиметром, прикрепленным к длинной палке (например, когда надо было проверить вывозимый мусор с четвертого энергоблока). По официальным данным, получил общую дозу в 50 рентген, хотя считает, что в действительности облучение было гораздо выше. После Чернобыля жаловался на недомогания, связанные с сердечно-сосудистой системой.
Медаль ликвидатора аварии на Чернобыльской АЭС.
Чернобыльская АЭС и Припять, 30 сентября 2015 года. До аварии в Припяти, которая стала «городом-призраком», жили более 40 тысяч человек.
Жителям Припяти пообещали что их эвакуируют временно на 2-3 дня. За это время собирались дезактивировать город от радиации и вернуть его жителям. В это время имущество, оставленное жителями в городе охранялось от мародеров.
В этот день 32 года назад на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС на севере Украины произошла крупнейшая авария в истории атомной энергетики: воздействию радиации подверглись 8,4 млн человек. До 1992 года только по официальным данным на ликвидации последствий аварии были заняты до 600 тысяч человек. Некоторые из них пережили такое, о чем им сложно вспоминать даже спустя треть века. публикует выдержки из рассказов этихлюд ей. Сейчас они – сотрудники Государственного научно-технического центра по ядерной и радиационной безопасности.
"Словно тысячи прожекторов его освещали": о той самой ночи на ЧАЭС.
История консультанта информационно-технического отдела Веры Захаровой:
"...Так случилось, что нашего руководства не было той ночью дома, все были на дачах в Буряковке. Мне позвонил дежурный и сказал, что не может найти начсвязи и попросил приехать, потому что на 4-м блоке совсем нет связи. Я быстренько, это было в час ночи, пришла в центр города на автобусную остановку. Там, несмотря на поздний час, было очень много людей, машин, автобусов. Все ехали на ЧАЭС.
Все какие-то были растерянные, сказали, что блок закрыт, там были уже пожарные. Начал действовать медпункт, оказывали помощь пострадавшим, скорые с мигалками всю ночь ездили... Словом, когда я приехала на блок, нас уже никто не пускал, ничего там уже сделать не могли. Мы получили йодные таблетки...
В первую ночь было видно пожар, тление, но на следующую ночь стояло зарево над энергоблоком, словно тысячи прожекторов его освещали. У нас еще окна выходили на него, поэтому видимость такая была, даже не описать, что это было за зрелище".
"Ночью я услышала взрыв такой силы, что задрожали стекла".
История старшего научного сотрудника лаборатории анализа опыта эксплуатации и текущего уровня безопасности АЭС Светланы Недбай:
"Мне в то время было 13 лет. Я занималась плаванием, в день аварии должна была ехать на соревнования в Бровары. В пять утра мы встретились на автостанции, но выезды из города уже были перекрыты, то есть мы не попали на автобус, пошли на речной вокзал, думали попробовать добраться до Броваров на "ракете", но не получилось, потому что Припять была перекрыта тоже. Ночью, когда случилась авария, я не спала, с кладывала сумку и вдруг услышала взрыв такой силы, что задрожали стекла, и буквально за како е-то очень короткое время начали " скорые" ездить, пожарные, милиция. К утру дороги и город уже мыли дезактивационными машинами, ходили люди с дозиметрами, что-то замеряли. Мы как-то не понимали тогда масштабов аварии. Может, думали, выбро с, какой-то незначительный. Как-то не чувствовалось такой беды...
Поскольку мы не поехали на соревнования, то пошли в школу. В школе нам давали уже таблетки йода, а между учениками распространялись слухи, что, мол, чей -то папа обмолвился, что случилась какая-то серьезная авария. Над городом уже летали вертолеты, говорят, тогда уже пытались сбрасывать песок на горящий реактор. Брат мой, на три года старше меня, вылезал на шестнадцатиэтажку, чтобы посмотреть как горит реактор. Тогда все это казалось интересным, никто не понимал, что пришла беда... Дети спокойно играли на улице, никаких предупреждений не было о том, что надо не открывать окна, сидеть дома".
"Нам запретили одевать респираторы, чтобы не пугать людей".
История начальника отдела радиационной защиты Владимира Богорада:
"30-го числа мы выехали в Чернобыль... Сначала это казалось даже интересным, но когда едешь туда, а у нас с собой был только ГП-5, и видишь, как растет мощность дозы при подъезде к Чернобылю ... А нам запретили надевать респираторы, чтобы не пугать людей. В машине мы ехали в респираторах, а при въезде в села снимали их и делали вид, что все нормально.
Люди несли яйца, молоко, все гудели, шумели, поскольку все понимали, что что-то происходит, а что - никто не знал подробно. Солдаты везде ходят, никто никого никуда не выпускает, но все на улице, раскрасневшиеся, горячие - тогда же жарко было.
Когда проезжали мимо блок а, его видно не было - стоял о просто паров оеоблако. А в Припяти еще люди. А в деревнях везде люди. А 1 мая демонстрация - с велосипедным пробегом. И тогда кто-то подал идею, что для того, чтобы пыль не поднялся, надо все поливать. Взяли "кукурузник", который поливает поля. Мы летали, я с дозиметром смотрел, куда не лететь, где доза "растет ". Ну это было, как говорят, что мертвому припарка.
А тогда в Киеве началась паника. Это было страшное, как во время войны: люди рвались в поезда, билетов нету. Где-то числа 10-го Киев опустел".
"Горло у всех пекло - радиоактивный йод оседал на щитовидной железе".
История ведущего научного сотрудника лаборатории безопасного обращения с радиоактивными отходами Григория Борозенца:
"Я в то время работал в Институте ядерных исследований. Киеву еще, можно сказать, повезло, потому что в первые дни ветер не дул в сторону Киева, но через несколько дней он изменился и радионуклиды понесло и на столицу... Н екоторые сотрудники проходили мимо стойки радиационного контроля у нас в Институте, они звенели. Как оказалось, для эвакуации людей из Припяти в Киев брали обычные городские автобусы, и когда их, эти автобусы, возвращали назад, они были грязные. Сел где-то человек после эвакуированного из Припяти на сиден ие, вот стойка потом и звенит. Затем несколько раз к нам возили в Институт этих эвакуированных, решили проверить, насколько они загрязнены. И вот как они шли по территории Института, там, где они шли , оставался просто след... Места эти сначала просто мелом обрисовывали, чтобы мы туда не становились, а потом к этому все привыкли, а уже где-то в начале мая - в конце апреля наши стойки уже сами по себе звенели, и их взяли и выключили.
Первое что чувствовалось - йод. Горло у всех пекло, потому что радиоактивный йод оседал на щитовидной железе.
Защита может немножко лучше была у тех, кто на самом блоке, а так - марлевая повязка и все. И люди не понимали зачем она. Радиация ведь не печет, она не кислая, не горькая, многие носили эту повязку под подбородком, дышали загрязненным воздухом, и фактически горячими частицами - это кусочки топлива".
"Те села, на которые ветер тогда дул, вымирали улицами".
История заведующего хозяйством ГНТЦ ЯРБ Анатолия Белинского:
"Я был связистом, кадровым военным. Первого мая, когда в Киеве был парад, местных вывозили из-под Чернобыля. И те милиционеры, которые стояли на блокпостах, и водители, которые вывозили людей, их уже практически никого нет - они слишком большую дозу облучения получили...
Страшно не было, потому что никто ничего не знал. Никто ничего же не видел. Наоборот, был какой-то подъем такой, то ли от радиации, то ли от чего... И был какой-то привкус железа во рту.
Государство тогда-то быстро так сориентировалось. Помогли все. Трудоустроили, жильем обеспечили. Материально тоже. Но вот здоровье... Те сёла, на которые ветер тогда дул, вымирали улицами. У нас в Гостомеле как раз из Полесского выселенные - там на сегодняшний день тех, кого выселили, практически уже никого нет, только их дети. Может, человек с десяток на всю улицу. Онкология.
Есть сейчас там, в Зоне, старички лет по 80. И грибы собирают. Но они-то знают, куда можно идти, а куда не стоит".
Авария на Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года стала крупнейшей техногенной катастрофой ХХ века. С тех скорбных событий прошло уже 28 лет. В России и ряде других стран 26 отмечается как День памяти погибших в радиационных авариях и катастрофах. До сих пор нельзя окончательно ответить на вопрос, почему произошла авария на ЧАЭС. Версий немало: недостатки конструкции реактора, человеческий фактор, нарушения правил эксплуатации атомной электростанции. Есть и куда более экзотичные гипотезы - землетрясение или диверсия западных спецслужб. Оставим этот вопрос и попробуем рассказать о судьбах людей, наших земляков, непосредственных участников тех событий.
Боялись потопа, а не радиации
В сегодняшнем материале я решил привести воспоминания людей с Барнаула, побывавших в городе Припять, что находится в двух километрах от ЧАЭС. Город, основанный в 1970 году, просуществовал всего 16 лет, после чего получил статус «мертвого». Население было эвакуировано 27 апреля 1986 года из-за аварии на станции и с тех пор в город не вернулось. На момент аварии здесь проживало почти 50 тысяч человек. Населенный пункт строился для работников Чернобыльской станции, которая стала градообразующим предприятием, и дала Припяти звание города атомщиков.
В СМИ часто публикуются истории ликвидаторов, но редко можно увидеть повествования людей, которые приезжали в Припять до аварии. Одна из них - жительница Барнаула Валентина БУХАНЬКО. В 80-е годы она окончила курсы экскурсоводов и возила туристов по всему СССР. В апреле 1985 года эта женщина сопровождала алтайских туристов в поездке по Киеву. Год был юбилейный - 40 лет Победе, а Киев - город-герой, вот и выпало ехать туда. В составе группы были отличники-комсомольцы и передовики различных соцсоревнований.
«Мы приземлились в киевском аэропорту Борисполь, после чего нас на автобусе отвезли в Припять и поселили в гостинице, - рассказывает Валентина Андреевна. - Принимающая сторона почему-то не смогла организовать ночевку в Киеве, поэтому у нас сложился нехитрый распорядок дня. Ночуем в Припяти, утром встаем, затем завтрак и автобус везет нас на экскурсии в Киев. Возвращаемся поздно вечером и ложимся спать. В ту поездку Припять особо никого не интересовала, все знали, что это город атомщиков, но никто и предположить не мог, что произойдет здесь через год. Вечером из Киева возвращались уставшие, полные впечатлений, всем хотелось спать. Хотя молодежи, конечно, не спалось, и они ходили гулять в Припять, искали приключений. Тем более в городе было много молодых девчонок и парней. Мне эти вылазки не нравились, мало ли что может случиться, я ведь за всех отвечаю. Мысли были сегодня едем туда, завтра сюда, укладываемся ли в график, в общем, организационные моменты. Не дай Бог, кто-то потеряется, сотовых телефонов-то не было».
«Припять запомнился мне как красивый и уютный город, утопающий в зелени. Возможно поэтому на улице был удивительно свежий воздух, новенькие красивые дома украшали яркие мозаики, улицы полны детьми и мамочками с колясками. Если вспоминать местные страшилки, то ЧАЭС в них никогда не фигурировала. Главной легендой среди местных был рассказ о водохранилище под Киевом. Мол, спустят воду и река затопит город…В 1986 году из новостей узнала об аварии и обомлела. Видимо Господь уберег, что мы там были на год раньше».
Побыстрее облучиться и домой
Первый эшелон с участниками ликвидации ушел с алтайской земли 15 мая 1986 года со станции Топчиха. Алтайские «чернобыльцы» занимались дезактивацией Припяти, работали на очистке кровли третьего энергоблока на ЧАЭС - убирали куски радиоактивного графита, выброшенного взрывом из реактора, строили саркофаг - укрытие над четвертым энергоблоком. Ликвидаторы с Алтайского края ездили в зону отчуждения вплоть до 1990 года. В сборнике воспоминаний «чернобыльцев» «Место подвига - Чернобыль. Записки очевидцев», приводятся записки наших земляков-ликвидаторов. Барнаулец Геннадий ГАЛКИН пробыл в Припяти и на ЧАЭС с 19 мая по 21 августа 1986 года.
«14 мая 1986 года в три часа ночи меня разбудил телефонный звонок. Голос с ярко выражено военной интонацией известил о необходимости прибыть в железнодорожный военкомат. Минут через 40 я уже был там. Сначала нас увезли в Топчиху, где экипировали в военную одежду, рассредоточили согласно военно-учетным специальностям и должностям. В ночь на 16 мая мы погрузились в вагоны, эшелон шел в западном направлении. Конечно, об аварии на Чернобыльской АЭС тогда знали все. Но это казалось столь далеким, мы и предположить не могли, что всего через несколько дней окажемся там», - вспоминает Геннадий Григорьевич. - Первым объектом был город Припять: пожелтевшие сосны, пустынные улицы. Ноги отказывались ступать на эту землю. Казалось, здесь даже воздух отравлен. Но раз уж мы оказались здесь, нужно было вести себя достойно и делать то, что должны. Конечно, дезактивация - это сказано громко. Суть наших действий была очень проста: из так называемых АРСов (автомобильно-разливочных станций), заполненных водой с порошком типа стирального, который впитывал радиоактивную пыль, мы промывали здания, автострады, асфальт. Снимали верхний слой земли, который потом захоранивали… А часа через два ветер нагонял новое облако пыли, которая опять заражала улицы. Все нужно было делать заново. И так - изо дня в день».
Вскоре нашему земляку и его товарищам поручили ехать на реактор. Все понимали, как опасен был этот объект. В комплект одежды входил общевойсковой защитный комплект, бахилы и противогаз. Нужно было выскочить на площадку уцелевшего третьего энергоблока, которая была уже очищена, и по десятиметровой лестнице, где между ступеньками было не меньше 50 см, поднялись на площадку выше. На площадке, размером 80х20 метров были разбросаны графитовые стержни, обломки и песок. Все это было нужно лопатой скинуть в реактор для захоронения, чтобы ветер не разносил радиоактивную пыль.
«Жизнь нам подкидывала одни испытания за другими. Однажды возвращаясь с задания, увидели, что горит торфяник в болотах, - говорит Геннадий Галкин. - Руководство соединения, побоявшись, что стихия перебросится на Чернобыль и радиоактивное облако распространится дальше, приняло решение направить нас на тушение пожара. Ночь, дым, гарь, вонь и люди, только что отработавшие жуткий рабочий день, голодные, усталые, раздраженные, двое суток заливали огонь водой, забрасывали землей. Все мы, раздирались противоречием между чувством патриотизма и желанием сбежать как можно скорее. Мучительно искали выход. Кто-то решил выбраться, во что бы то ни стало. Это значило - ценой здоровья, набрав дозу в 25 рентген. За такими людьми нужен был глаз да глаз - они просто лезли на рожон. Другие распускали сопли и слюни, каждый день подавали рапорт с просьбами о комиссовании. Некоторых просто жалели и, действительно, отправляли домой. Иные, после долгих бесед, испытывая стыд перед товарищами, приходили в себя».
Вскоре Геннадий Григорьевич тоже набрал критическую дозу и стал ждать отправки домой на военном самолете. Перед отлетом сказали взять теплую одежду, но никто не понял зачем. На улице жаркое лето. Когда поднялись на высоту восемь тысяч метров - поняли. В самолете кругом щели и температура минусовая, а до Барнаула лететь 12 часов. Но ликвидаторам было уже все равно, лишь бы быстрее домой из этого страшного места.
Брошенные животные, «рыжий» лес и Иосиф Кобзон
Ликвидация последствий аварии на ЧАЭС - это не только каждодневная война с невидимым врагом - радиацией, но и борьба людским горем и таким уродливым явлением, как мародерство.
«В деревнях и в самой Припяти мы чувствовали себя жутковато: там в закрытых квартирах умирали с голоду брошенные животные - собаки и кошки. Ведь покидая свои дома, хозяева верили, что через 2-3 дня вернутся обратно. И еще в Припяти стоял ужасающий запах гнилого мяча - авария произошла накануне майских праздников, поэтому в ресторанах, столовых и магазинах по полной программе запасались мясными продуктами. А теперь нам приходилось их захоранивать, - делится впечатлениями в сборнике «Место подвига - Чернобыль. Записки очевидцев» барнаульский ликвидатор Сергей РЕЧКИН. - Были еще и такие случаи: приезжаем в какую-нибудь деревню в запретной зоне и обходя дома натыкаемся на каких-нибудь старичков, которые тайком ночью пробрались к себе в дом и живут потихоньку, за хозяйством следят. Конечно, таких «партизан» приходилось выпроваживать за пределы 30-километровой зоны силой. Этим занимались милиция. Было от всей души жаль таких стариков и старух. Совсем по-другому мы относились к мародерам. Что греха таить, некоторые люди специально в эти места приезжали, чтобы поживиться. Тащили все, что, по их мнению, составляло хоть какую-то ценность: ковры, бытовую технику, разбирали машины и мотоциклы на запчасти. Мародерами тоже занималась милиция. Среди нас такой «нечисти» не было. Самое большое, на что могли покуситься ликвидаторы - бутыль местной горилки».
Как и многим, Сергею Речкину запомнился «рыжий» лес. Так ликвидаторы окрестили сосновый бор, росший неподалеку от станции и принявший на себя большое количество радиоактивной пыли. Из-за этого все деревья стали сплошь рыжими и желтыми. Позже лес сравняли с землей, но до этого водители предпочитали делать крюк на машине, лишь бы не ехать через это мрачное место. Сергей Александрович проработал ликвидатором четыре месяца, когда пришло время возвращаться. Ближайший военный аэропорт находился в городе с красивым названием Белая Церковь, но долгожданного самолета нужно было ждать несколько дней. Сергей и еще два офицера купили билеты на свои деньги на рейс через Киев и Москву на Барнаул. Когда в киевском аэропорту они ожидали посадки на самолет, к ним подошел Иосиф Кобзон. Увидев военную форму защитного цвета, он понял, что перед ним ликвидаторы аварии. Подошел, стал расспрашивать. Потом, уже в полете, подходили стюардессы и тоже задавали вопросы: всем хотелось знать, как там на самом деле, насколько велика опасность.
«Мы вас туда не посылали»
Масштабы аварии на ЧАЭС могли быть гораздо большими, если бы не мужество и самоотверженность людей, которые ценой своего здоровья, а иногда и жизни сделали всё возможное, чтобы локализовать катастрофу и ликвидировать ее последствия - погасить пожар на атомной электростанции, снизить радиоактивные выбросы и захоронить разрушенный реактор.
«В 1989 году на Алтае была создана первая чернобыльская организация. С тех пор ведется постоянная работа по материальной, правовой и иной помощи ликвидаторам и их семьям, - отмечает Александр ФУНК, председатель Алтайской региональной общественной организации инвалидов «Семипалатинск-Чернобыль». - Мы практически все вернулись домой, потом начались наши хождения по больницам. Тогда врачи не знали, что с нами делать, как и чем лечить, ведь официально пострадавших от радиации в СССР не было. За эти годы многое изменилось, от засекречивания проблемы мы пришли к открытому обсуждению. Меняется и отношение властей, за то время мы прошли путь от полного отрицания воздействия радиации на человека и принципа «мы вас туда не посылали» до признания подвига «чернобыльцев». С Алтайского края на ликвидацию последствий Чернобыльской катастрофы уехало около 2500 тысяч жителей, из них сегодня живы 1782 человека, умерло 691, к сожалению, некоторые ушли из жизни посредством суицида».
В апреле 1986 года Вадим Васильченко ходил в пятый класс средней школы Припяти – за несколько лет до этого мама получила престижную работу на атомной электростанции и семья переехала в маленький спокойный городок. Припять – спутник АЭС, аналог нашего Курчатова. Они даже внешне были похожи: многоэтажные новостройки, широкие проспекты, цветущие клумбы...
«В тот день в школе нам раздали таблетки йодистого калия, объяснив, что на станции произошел незначительный выброс, – вспоминает Вадим. – По дороге домой с одноклассниками обсуждали слухи об аварии, выясняя, что там могло взорваться: бочка с бензином, а может, целая цистерна. Решили, раз пожара не видно, ничего страшного не случилось». Была суббота, впереди – выходной и дети до вечера гоняли на улице мяч. «На следующий день в городе появилась военная техника, – рассказывает очевидец. – Вот тогда стало страшно. Поняли: произошло что-то серьезное».
Первыми Припять покинуло все начальство. Эвакуация простых жителей началась лишь через два дня, когда они уже получили максимальную дозу радиации. На улицах работали громкоговорители – людям объясняли, что они вернутся домой через несколько дней и с собой стоит брать только самое необходимое. В автобусах была ужасная давка – в городе началась паника...
О чем умалчивали власти
Поздно вечером 27 апреля начальника медслужбы ВВС Киевского военного округа Геннадия Анохина вызвали в штаб. Вертолет, только вернувшийся на базу, зафиксировал выброс радиации в зоне пожара на АЭС. «Мы срочно выехали на аэродром, – вспоминает теперь уже курянин Геннадий Александрович. – Мы догадывались, что техника тоже может фонить. Но когда поднесли прибор к вертолету, не поверили глазам. Сразу стало ясно: в Чернобыле произошло нечто из ряда вон выходящее». У экипажа оказались зараженными радиацией не только летные комбинезоны, но даже нижнее белье. «Приказал собрать всю одежду в пакеты, но что делать дальше? – вздыхает медик. – Выбросить – нельзя, сжечь – тем более». Пилоты рассказали, что дважды пролетели сквозь черное облако, поднявшееся над АЭС. Причем дверь кабины была открытой – химик замерял уровень радиации за бортом.
На следующее утро Геннадий Анохин был уже в Припяти. «Еще по дороге обратил внимание на вереницы автобусов, – делится он впечатлениями. – Город опустел – печальное и тревожное зрелище». Четкого плана действий не было – до Чернобыля никто не мог предположить возможности катастрофы такого масштаба. «40-тонный стальной колпак с реактора 4-го энергоблока был сброшен, – рассказывает Анохин. – Ясно было лишь одно: надо охлаждать реактор». Мешки с песком, гравием, мраморной крошкой и свинцом сбрасывали с вертолетов. Для этого надо было пролететь точно над местом взрыва. На высоте 200 метров радиация достигала 1000 рентген. Лучевая болезнь развивается после дозы в 100 рентген в час. 600 единиц – мгновенная смерть.
«Необходимо было определить предельно допустимую дозу для ликвидаторов, – рассказывает курянин. – Я неоднократно посылал запросы в Москву, но ответа не дождался. Пришлось брать ответственность на себя. Предложил, как в военное время, максимум – 25 рентген». Кстати, сейчас японское правительство установило предел для своих ликвидаторов в 250 миллизивертов (примерно 25 рентген). Японцы объясняют: столько в среднем получили выжившие при бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, именно при этом уровне облучения возникают первые признаки лучевой болезни. В Чернобыле первые экипажи выбрали свой максимум за три дня. Их отстраняли от полетов, на их место приходили новые. Летчики пытались защитить себя сами. Кто-то нашел листы свинца и выстлал ими кресло. Вскоре все ликвидаторы летали только в таких свинцовых сиденьях.
«Алкоголь тоже защищает от радиации, связывая свободные радикалы, разрушающие организм, – рассказывает врач. – Причем сейчас говорят, что надо пить «Каберне» или другое сухое вино. Неправда все это – лучше всего водка. Но чтобы этот способ был эффективен, надо принять алкоголь до полета. А как пьяного пилота пустить за штурвал?» Каждое утро пилотам давали таблетки, содержащие йод. «Специалисты института космической медицины к тому времени разработали немало средств, защищающих от радиации, – замечает курянин. – Это и спецкостюмы, и лекарственные препараты. Но центр не согласился направить все это для чернобыльцев. Один ученый на свой страх и риск привез секретный препарат. Передал мне флакон, всего 50 таблеток, их следовало давать тем, кто получил особо высокие дозы».
Попытки скрыть от общественности правду об аварии мешали работе. Анохин вспоминает, как возникла необходимость замерить уровень радиации в разрушенном реакторе. Выполнить можно лишь одним способом: опустить в этот ад датчик с вертолета. Пилот завис над четвертым блоком и продержал машину в таком состоянии восемь минут. «Мы посчитали, что за это время он мог получить от 8 до 12 рентген, – рассказывает Анхин. – В карточку я так и записал – 12. А генерал-лейтенант из ставки накинулся: «Почему указываете высокие дозы?» Дважды пытался отстранить меня от работы». Другой скандал разгорелся, когда Анохин распорядился набравших свою дозу пилотов направить в санаторий под Киевом. Начальство испугалось, что те расскажут о Чернобыле отдыхающим, которые разнесут весть об аварии по всему СССР.
Хриплые голоса и красные лица – эти отличительные приметы приобретали все ликвидаторы уже на третий день работы. Радиоактивные частицы оседали на коже и голосовых связках, вызывая ожог. Хвойные лес рядом со станцией высох наутро после аварии. Его так и назвали – Рыжий лес. «Я летал над ним, делал замеры. Стрелка дозиметра прыгала, как сумасшедшая. В некоторых местах зашкаливала. Это означало уровень радиации выше 500 рентген», – вспоминает курянин.
«Экскурсия» в зону смерти
Леонид Орлов впервые в Чернобыле побывал в 1985-м, за год до роковой аварии. Для начальника Первого отдела Курской АЭС командировки на другие станции были в порядке вещей. Тем более что курская и украинская станции были практически близнецами: строились по одному проекту. «Бывало, смотрю из окна на внутренную территорию – и аж не по себе становится, будто из Курчатова и не уезжал», – вспоминает Леонид Родионович. Он вернулся в Чернобыль в конце мая 1986-го – требовалось заменить получившего свою дозу начальника Первого отдела ЧАЭС. «Вместе с коллегами обрабатывал закрытую информацию, связанную с аварией, доводил ее до руководителей и специалистов АЭС», – лаконично описывает цель командировки Орлов.
Первое время пришлось жить и работать в здании горкома партии, именно там располагался штаб Минэнерго СССР по ликвидации аварии. Времени катастрофически не хватало – спали в той же комнате, где и работали с бумагами. «В углу была свалена груда матрасов, – вспоминает Леонид Родионович. – Мы проверили их дозиметром – фон ужасный! Самые «грязные» выбросили, на тех, что «звенели» меньше, кое-как устроились. Правда, лишь на несколько ночей. Позже нас переселили в пионерлагерь, где жили многие ликвидаторы». Каждый день их возили на автобусах на ЧАЭС и обратно. По возвращении всех проверяли дозиметристы – взамен фонившей одежды и обуви выдавали новую. «Поразила целая гора выброшенной обуви, – говорит курянин. – На вид как только что из магазина».
В административных помещениях атомной станции пришлось срочно заменить красивую мебель, купленную незадолго до аварии на простую, без тканевой обивки. Все оконные проемы закрыли свинцовыми листами. Чтобы хоть как-то уменьшить облучение, вплотную к ним передвинули металлические шкафы.
«Жаль молодых солдат, которых военкоматы бросили «на амбразуру» четвертого блока, – вспоминает Орлов. – Они понятия не имели, что такое радиация и какой опасности себя подвергают». Однажды он наблюдал такую картину: двое солдат стояли на улице Чернобыля со снятыми защитными «лепестками», рвали в палисаднике вишни и с аппетитом ели. От замечания об опасности радиации парни отмахнулись: «Да ерунда, вчера дождик был, он все смыл». На деле все с точностью до наоборот: осадки лишь повышают общий фон. Другой случай – любопытный солдат упросил водителя бетоновоза свозить его на «экскурсию» к четвертому блоку. Вылез из кабины и спокойно пошел смотреть, что за укрытие сооружают над рекатором. Дозиметристы, ехавшие на бронетранспортере, защищенном дополнительными листами свинца, увидев «экскурсанта», были в шоке. Его поспешно затащили в БТР и увезли.
Самую большую дозу радиации получили пожарные, первые приехавшие тушить «возгорание» на станции. Они не дали огню перекинуться на третий блок, но поплатились за это собственными жизнями. «Из средств защиты – брезентовая роба, рукавицы и каска, а они ногами сбрасывали куски графита с крыши», – рассказывает Леонид Родионович. 28 человек отправили самолетом в Москву, в шестую радиологическую больницу. Там, где они лежали, «зашкаливали» даже стены. «Позже мне довелось пообщаться с медперсоналом клиники, – говорит курянин. – Они никогда не были в Чернобыле, но получили свою дозу радиации. Их облучили те самые умирающие пожарные, за которыми они ухаживали...»
Радиацию определяли по запаху
«Словно оказался на другой планете, но с декорациями из нашей реальности», – описал свое первое впечатление от Чернобыля ликвидатор Вячеслав Смирнов. В январе 1987 года из опасной зоны стали выводить военных, заменяя из специалистами гражданской обороны. Начальник отдела боевой подготовки подполковник Смирнов отправился из Курска в Украину в феврале. Четвертый блок к тому времени был укрыт саркофагом, но работы оставалось немало. «Мы расчищали соседнюю крышу, на которую после взрыва упали обломки корпуса, – рассказывает наш земляк. – Предстояло снять рубероид и теплоизоляцию, которые страшно фонили». Некоторые «пятна» излучали по 200 рентген. Возле таких зон можно было находиться максимум полминуты, потому работали по очереди, оперативно сменяясь. Через некоторое время невидимого и неслышного убийцу – радиацию – научились определять по запаху. «Уже в 10 километрах от станции пахло озоном – это излучение ионизировало воздух, – говорит Смирнов. – Постоянно першило в горле – радиоактивные частицы обжигали слизистую».
Курянин вспоминает, как получил доступ к секретному журналу, где фиксировали все ЧП, произошедшие за эти месяцы. «Прочитал, как погиб экипаж вертолета «Ми-8». Машина задела винтом трос подъемного крана и упала прямо в реактор. Жуткая катастрофа, – вздыхает он. – Удивляла и «толстолобость» начальства. Весной 1987-го увидел строительную бригаду в Рыжем лесу – прокладывали рельсы к недостроенным пятому и шестому блокам. После всего случившегося еще планировали их запустить».
«По возвращении в Курск отправился в баню – была у меня такая привычка, – делится Вячеслав Васильевич. – И потерял сознание. Организм долго еще не мог восстановиться. На солнце становилось плохо, постоянно мучили головные боли, остеохондроз, стал беспокоить желудок. До командировки увлекался байдарочным спортом, об этом пришлось забыть. Сил донести байдарку просто не было...»
Курская АЭС стала дублером Чернобыльской
25 лет назад более трех тысяч курян были направлены на ликвидацию последствий аварии на ЧАЭС. Около 600 уже нет в живых. «Обидно, что государство вначале приняло закон, предусматривающий льготы и компенсации ликвидаторам, а затем фактически свело их к нулю», – вздыхает один из наших собеседников.
Для кинематографистов Курская АЭС давно стала дублером Чернобыльской. Дело даже не в том, что эксперимент по быстрой остановке реактора, повлекший за собой столь катастрофические последствия, изначально планировали провести на нашей станции. Просто декорации подходящие – как сказано выше, обе станции построены по одному проекту. Первопроходцами выступили американцы. Художественная лента «Последнее предупреждение», повествующая о международном сотрудничестве врачей, помогающих России в ликвидации последствий Чернобыля, частично снималась в Курчатове. Съемки основных эпизодов, связанных с аварией, проходили на самой КуАЭС. Но у широкого зрителя картина отклика не получила. Потом было несколько документальных фильмов, их делали к очередным годовщинам. В этом году съемочную группу в Курчатов привез журналист и писатель Владимир Губарев. Фильм, посвященный 25-летию Чернобыля, создавался силами тех, кто принимал непосредственное участие в ликвидации последствий аварии. Автор «Монологов о Чернобыле» отмечает: «Нам хотелось рассказать о Чернобыле иначе, чем рассказывали до сих пор. Тех людей долгое время не считали героями, и мы попытались исправить эту ошибку».
Закрытый город Припять постепенно становится новым туристическим центром. Стоимость однодневной экскурсии из Киева составляет от 70 до 400 долларов на человека, можно договориться о выезде из Москвы. Из зоны отчуждения сделали своеобразный аттракцион. После выхода игры «Сталкер. Зов Припяти» желающих еще прибавилось – геймеры толпами едут посмотреть «живьем» на то, что каждый день видят на мониторе компьютера. Наш первый герой Вадим Васильченко тоже несколько раз успел повторить этот маршрут. Только экскурсоводы ему не нужны: в Припяти, городе его детства, ему сложно заблудиться. «Нашел свой дом и квартиру, – грустно улыбается Вадим, – там даже кое-что из мебели осталось...» Апрель 1986-го навсегда разделил его жизнь на два больших отрезка: до и после. Как и жизни сотен тысяч бывших советских граждан: жителей Чернобыля и ликвидаторов.
22 октября 2014, 19:29:10
