Помимо рядовых граждан важными субъектами политиче­ской жизни страны являются политические группы. Ниже будут выделены четыре ведущих группы - группы давле­ния, группы интересов, лобби и элита.

В демократическом государстве рядовые граждане оказы­вают влияние на правительство двумя путями:

Созданием организованных общественных групп.
Такие группы называются общественными потому, что

участвующие в них граждане не получают за свою работу за­работной платы, не регистрируются в качестве обычной орга­низации, скажем института или торговой фирмы. Добро­вольные помощники чаще всего работают бесплатно.

Различают два типа организованных общественных групп:

Группы, защищающие собственные интересы (профсоюзы, союз предпринимателей);

Группы, выступающие с новой инициативой по изменению законов (феминистское движение).

Первый тип называется группами давления, второй - группами интересов.

Наименование групп достаточно условное. К примеру, куда отнести общество по защите памятников культуры или общест­во по охране окружающей среды? С формальной точки зрения - к первому типу, поскольку в их названии встречается слово «защита». Но в действительности они стоят на страже не своих групповых интересов, а интересов всего общества. В то же вре­мя профсоюзы, отстаивая собственные интересы, постоянно

выступают с законодательной инициативой и требуют внести те или иные изменения в общество. Правильнее оба типа групп различать по тому, чьи интересы они защищают - свои собст­венные или других людей, и потому одни называть группами давления, а другие - группами интересов. Очевидно, что совет ветеранов относится к первым, а Красный Крест и Армия Спа­сения - ко вторым.

Группы интересов надо отличать от политических партий. Делается это по двум критериям. Во-первых, груп­пы интересов никогда не стремятся завоевать политическую власть в стране, во-вторых, их внимание сосредоточено на одном практическом вопросе, решением которого они и за­няты, а не на своде декларативных утверждений, составля­ющих программу партии. Группы интересов выражают эмо­ции, ожидания, идеи, интересы, взгляды граждан, придают им удвоенную силу и, благодаря коллективным действиям, делают их достоянием общественности. В 70-е годы у нас в стране практически никто не знал экологического движе­ния. О нем мало слышали и в 80-е годы. Но когда выхлопные газы, ртутные испарения, радиоактивные осадки, промыш­ленные отходы стали массовыми и коснулись жителей мно­гих городов, образовалась группа энтузиастов, которая пла­номерно, терпеливо и последовательно привлекала к этой проблеме внимание общественности. В результате в 90-е го­ды проблема защиты окружающей среды стала одной из главных в законодательной деятельности парламента, в пе­чати, радио и телевидении, в школе ввели специальный учебный предмет.

Как только какая-то проблема становится острой или пря­мо-таки вопиющей, она сразу же привлекает внимание массы людей, из среды которой выделяются организаторы будущего движения. Правительство и парламент, благодаря тому что их внимание обратили на себя активно действующие группы интересов, лучше ориентируются во множестве проблем и сразу же выделяют ключевые.

Таким образом, группы интересов выполняют функцию лакмусовой бумаги: они высвечивают наиболее злободневные проблемы. К примеру, долгое время в армии процветала де­довщина и в мирное время гибли тысячи молодых солдат.

И только в 90-е годы в стране сформировалось мощное движе­ние солдатских матерей, обратившее на себя внимание само­го консервативного в мире властного органа - армейского командования.

Через такие движения рядовые граждане вовлекаются в активную политику и влияют на нее ничуть не меньше, чем крупные чиновники.

Долго занимаясь одной проблемой, группы интересов под­готавливают кадры квалифицированных специалистов - знатоков данной проблемы. Если вы хотите узнать все о де­довщине и уровне смертности в армии, надо обращаться в со­вет солдатских матерей. Если вам нужна исчерпывающая ин­формация об окружающей среде, то лучших специалистов, чем в одноименном движении, вам не найти и т.д. Часто ми­нистерства и парламентские комитеты, готовя конкретное ре­шение, обращаются к таким специалистам за экспертной оценкой.

Некоторые группы интересов перерастают в обществен­ные движения, а из общественных движений превращаются в политические партии.

ЭВОЛЮЦИЯ ГРУППЫ ИНТЕРЕСОВ

Характер осуществления функций группами давления прежде всего зависит от того, законны или незаконны спосо­бы их деятельности.

Группы интересов и группы давления, как посредники между государством и народом, выполняют свои функции следующим образом:

Взаимодействуют с кандидатами в депутаты и членами
исполнительных и представительных органов (в виде советов,
рекомендаций, убеждения);

Участвуют в финансировании законопроектов, экспер­
тиз, заключений правительственных органов;

Контролируют соблюдение принятых решений (зако­
нов), вплоть до обращения в суд;

Наблюдают за деятельностью правительства в отдельных
отраслях управления, расходованием финансовых средств и т.д.

Таковы законные (или легитимные) формы взаимодейст­вия. Кроме них существуют и незаконные формы деятельно­сти этих групп. К ним, в частности, относятся взятки и под­куп чиновников, финансовая поддержка нелегальных объединений, контроль за личной жизнью политиков в целях сбора компромата и т.д.

Лобби. От групп интересов, сформированных рядовыми гражданами, надо отличать группы давления, формирующи­еся на базе бюрократических структур. В отличие от групп интересов лобби развивает прямые формы давления на власть. К лобби относят тех, кто находится в ближайшем окружении и способен протолкнуть нужное решение мирным путем, например сформировав большинство в парламенте, подкупив депутатов, войдя в доверие к родным и близким вы­сокопоставленного лица, запугав правительство или парла­мент мнимой угрозой. Последний вариант часто проигры-

вался во властных коридорах России в 90-е годы. Группа аг­рариев пугает парламент развалом сельского хозяйства, во­енные - недовольством армии и готовностью ее свергнуть правительство в случае невыделения нужной суммы в госбюд­жете. Когда деньги выделяются, они зачастую не доходят до рядовых аграриев или военных, оседая в карманах казнокра­дов. Аграрии и военные, не получив обещанных средств, вы­ражают недовольство. Их лобби, представленные в парламен­те и правительстве, снова накаляют атмосферу и.требуют денежных вливаний.

Мощные лоббистские группировки типа названных все­гда находятся около власти. Напротив, группы интересов, типа движения солдатских матерей или экологических, от нее удалены. Им гораздо труднее обратить на себя внимание и добиться нужного решения. Их рупором становятся газеты, радио, телевидение, которые вполне можно считать демокра­тической трибуной для масс.

Лобби потому сильны, что контролируют какие-то страте­гические ресурсы. Военные контролируют оборону, аграрии - продукты питания, банкиры - деньги. Раньше мощную лоб­бистскую фракцию составляло русское дворянство. Оно кон­тролировало основной ресурс - собственность на землю. С ними соперничало промышленное лобби, также контроли­ровавшее жизненно важные ресурсы. Сохранилось оно и се­годня. Группы интересов не контролируют ничего, поэтому к ним прислушиваются в самую последнюю очередь.

Если лобби все время потакать, то они монополизируют всю власть в государстве, заставят его работать только на ре­шение собственных проблем. Это поняли в США еще в середи­не XX века, поэтому в 1946 г. приняли федеральный закон о деятельности лобби. Он требовал регистрации членов лобби, сообщения о денежных ресурсах и их использовании в поли­тической борьбе. С тех пор было замечено, как только дея­тельность лобби предается публичной огласке, желание обхо­дить закон усмиряется.

Элементы лоббистской тактики - тактики силового про­талкивания через властные структуры нужных решений - ис­пользуют не только сами лобби, но и другие группы и общест­венные организации. Нефтяные компании России в 1998 г.,

как они сами заявляли, не являлись лобби. Они представля­лись дойными коровами, дающими государству (от продажи нефти за рубеж) твердый доход, растрачиваемый всеми други­ми институтами и структурами. Попав в тяжелейший кризис, правительство решило повысить налоги на нефтяные компа­нии. Моментально заработали средства массовой информации, давшие возможность нефтекоролям рассказать о важности сво­ей деятельности для страны и неимоверных трудностях, с кото­рыми им приходится сталкиваться. Обработка общественного мнения была проведена очень умело и почти ненавязчиво. Слу­шание отчета нефтекомпаний в Госдуме проходило уже на под­готовленном фоне и получило ожидаемый результат. Осталось загадкой, имели нефтяники свое лобби в парламенте или нет, но давление через прессу на депутатов, президента, правитель­ство и рядовых граждан было оказано мощное.

Самой мощной группировкой, оказывающей влияние на политическую жизнь страны, является элита общества. Тер­мин «элита* в конце XIX века ввели итальянские социологи Г. Моска и В. Парето. В нашей стране и в Европе для обозна­чения высших привилегированных слоев общества использу­ется слово «элита», а в США наряду с элитой также «истеб­лишмент» (господствующая верхушка, правящие круги). Под американским «истеблишментом» имеют в виду людей, занимающих в США позиции на верху иерархических пира­мид в основных сферах жизни общества - бизнесе, политике, науке и технике, рекламе и информации, культуре и «массо­вой культуре». «Истеблишмент» держится на неформальных связях между этими людьми. Они «задают тон» во вкусах и поведении, на них ориентируются, с них берут пример.

Элита - это небольшая группа людей, которые отли­чаются не только тем, что они обладают лучшими нрав­ственными, профессиональными или творческими качест­вами, а тем, что обладают наибольшей властью в обществе. Элита общества - узкий круг избранных людей, располагающих большой властью и крупными деньгами и на­ходящихся на вершине социальной пирамиды. К элите обычно относят представителей деловых и финансовых кругов, специ­алистов в области внешней политики и обороны: правительст­венную верхушку и политических лидеров, крупнейших уче-

ных, владельцев телесетей и наиболее известных изданий, а также популярных деятелей культуры. В США она составляет 0,5% населения, владеющего 35% национального богатства. То же самое можно сказать и о России.

Различают столько видов элиты, сколько существует ей дов власти в обществе. Это и понятно: большая власть - ос­новной признак принадлежности к элите. Есть элита экономи­ческая, элита политическая и элита бюрократов-чиновников. Иными словами, к элите относятся ведущие политики, круп­нейшие бизнесмены и высокопоставленные госслужащие. Кроме них в элиту могут также входить армейское руководст­во, руководители спецслужб.

Существует так называемая «четвертая власть» - СМИ, поэтому к элите относятся видные журналисты, работающие в газетах, и журналисты-телекомментаторы. Определенную власть над широкой публикой имеют законодатели моды и вкусов, популярные певцы и музыканты. При этом вслед за делением власти на формальную и неформальную ученые раз­личают официальную элиту, состоящую из политической вер­хушки, и неофициальную - «власть знаменитостей».

Как правило, элита составляет ядро господствующей пар­тии. Очень небольшое по размерам, оно достигает огромного эффекта. Благодаря мощным капиталам они помогают поку­пать голоса избирателей, нанимать журналистов, публикую­щих рекламные политические статьи, либо скупают какую-ли­бо газету. Когда Россия перешла от социализма к рыночным отношениям, отечественные СМИ лишились государственных дотаций. Потребовались частные капиталы. Их-то и предоста­вили наиболее богатые люди страны, так называемые олигар­хи. Финансовую помощь прессе они оказывали отнюдь не бес­корыстно: некоторые газеты, журналы и телеканалы стали рупором их идей. Олигархи имели огромное влияние на власт­ные структуры, благодаря чему добивались назначения нуж­ных себе людей на высшие государственные посты. На совеща­нии с представителями крупного бизнеса президент В.В. Путин сказал, что все олигархи будут отныне «равноуда­лены от власти».

Понятия: группа давления, группа интересов, лобби, элита.

Вопросы и задания

1. Составьте таблицу для сравнения свойств и различий групп давления, группы интересов, лобби и элиты.

*2. Как используются СМИ в политической борьбе? Иллю­стрируйте свой ответ примерами из нынешней российской жизни.

*3. Можно ли народных депутатов из Госдумы и сенаторов из Федерального собрания причислять к российской эли­те? Может быть, правильнее их называть лобби? Свой от­вет аргументируйте.

*4. Поразмышляйте, как связаны между собой следующие понятия: бюрократия, группы давления, лобби, номенкла­тура, криминалитет, парламент, элита, аристокра­тия, олигархия.

5. К какой группе относится движение солдатских матерей?

6. Какую тактику используют лобби для достижения сво­
их целей? Приведите примеры из истории.

Проблема. Существует ли преемственность между совет­ской элитой и элитой современного российского общества? Почему вы так считаете?

Практикум. Подумайте и ответьте, к каким типам поли­тических групп относятся следующие организации и дви­жения?

1. Группы давления.

2. Группы интересов:

а) профсоюзы,

б) Союз предпринимателей,

в) феминистское движение,

г) экологическое движение,

д) Красный Крест,

е) совет ветеранов,

ж) Союз офицеров,

з) объединения казаков,

и) движение солдатских матерей.

Современная российская элита начала складываться при М.Горбачеве. При Б.Ельцине, считает О.Крыштановская, революционный период транс­формации элиты закончился, начался этап цементирования новой элиты. Чем же элита времен экономических и социальных перемен отличается от предыдущей элиты?

По данным О.Крыштановской, «ельцинская» элита во многом отличалась от «брежневской» и даже «горбачевской». Прежде всего, произошло «омоложение» элиты: правительственная и региональная элита «помолодела» почти на 10 лет. Доля сельчан в окружении Ельцина упала почти в 5 раз, в целом в элите за последние 10 лет – в 2,5 раза. Ельцинская элита оказалась самой образованной по сравнению с предыдущими советскими элитами. Процент лиц, имеющих высшее образование, в целом по элите составлял 94%, а в таких субэлитных группах, как партийная элита, правительство и высшее руководство – 100% (тогда как в брежневской элите в целом – 88,85, в горбачевской – 84,1%). Президентская команда на две трети состояла из докторов наук. Можно сказать, что Ельцин приближал к себе молодых, блестяще образованных московских политологов, экономистов, юристов. Высоким был также процент имеющих ученую степень в правительстве и среди лидеров партий.

Изменился не только уровень, но и характер образования. Брежневская элита была технократической. При Горбачеве процент технократов снизился за счет роста доли лиц, имеющих высшее политическое или партийное образование. При Ельцине резкое снижение удельного веса технократов сопровождалось ростом доли гуманитариев в элите, особенно эконо­мического и юридического профиля.

И наконец, ельцинская элита являлась наименее связанной со старой номенклатурой по происхождению. Половина всех лидеров партий, 59% новых бизнесменов, треть депутатов (пятой Государственной Думы), четверть президентской команды и правительства никогда в прошлом не были в составе номенклатуры. Наиболее традиционным путем рекрутировалась региональная элита, где лишь 17% были свободны от прежней номенклатуры. При этом высшие эшелоны номенклатуры не были основной базой для старта в нынешнее руководство. Лишь треть лидеров партий и четверть членов президентского окружения занимали высокие посты в прежних структурах власти. Основным плацдармом движения наверх были второй и третий ранги номенклатуры.

Источники пополнения у разных субэлитных групп были различными. Региональная и президентская субэлиты формировались за счет чиновников советских аппаратов. Бизнес-элита черпала свои кадры преимущественно из комсомола. Правительство воспроизводилось из кадров хозяйственников, дипломатов и «силовиков».

Налицо, казалось бы, существенное обновление элиты. Но это обновление происходило на фоне еще более глубокого процесса – преемственности элит.

Преемственность рассматривается элитологами как закономерность формирования новой элиты. Она находит проявление в двух основных тенденциях. Первую можно сформулировать так: при любых, даже самых радикальных политических изменениях старая элита не уходит полностью со сцены, а включается в новую в качестве ее части. Причин тому великое множество. Это и нехватка в рядах элиты профессионалов, владеющих информацией и практическим знанием, необходимыми для управления страной. Это и наличие «перебежчиков», предусмотрительно покинувших старую элиту еще до ее поражения. Это и невозможность быстрой смены старых кадров на всех, в том числе и ключевых постах. Наконец, это и общая слабость новой элиты на первых порах, толкающая ее к компромиссу с наиболее прагматическими и гибкими предшественниками.

Вторая тенденция – преемственность в виде заимствования у старой элиты ценностей, норм, идей, обычаев, традиций. Она может происходить вполне открыто, когда, например, речь идет об уважении к обще­национальным ценностям и историческим святыням. Но заимствование чаще происходит «контрабандным» путем, негласно и даже вопреки публичным декларациям о полном разрыве с «проклятым прошлым». В этом случае меняются символика, обряды, ритуалы, лозунги – внешне элита предстает в новых одеждах. Однако ее идеология – не что иное, как более или менее перелицованные и модернизированные воззрения прошлых времен.

Причин у этого явления опять-таки много, в том числе и действие первой тенденции: заимствование происходит не только путем перенимания новыми властями взглядов и традиций предшественников, но и путем включения их носителей в новую правящую верхушку. Тем не менее можно выделить из множества причин две наиболее существенные для посттоталитарной эпохи. Прежде всего это интеллектуальная, идейная, нравственная слабость новой элиты. Она пришла к власти без собственного идейного багажа, поэтому хватается за все, что попадается под руку. А привлекательней всего, как ни парадоксально, выглядит испытанный арсенал старой элиты. Вполне возможно, что здесь срабатывает и элементарный психологический механизм подражания: наблюдая в течение многих лет процесс правления этой элиты, бессознательно усваивая образцы ее действий, поведения, риторики, ее идеи, новые политики, придя к власти, также бессознательно воспроизводят их.

Другая причина заключается в том, что сама логика власти, потребность в ее удержании, стабилизации вынуждает использовать такие политические и идеологические средства, которые до прихода новой элиты к власти отвергались по моральным и другим соображениям. Положение правящей, связанные с этим обязанности и ответственность быстро заставляют отказаться от приподнято романтических представлений о процессе осуществления власти.

Наиболее ярко преемственность старой и новой элит проявляется в сфере распределения власти. Так, О.Крыштановская полагает, что в советский период правящая элита была монолитной, а в ходе перестройки разделилась на два отряда: политическую и экономическую элиту. Фактически произошло перераспределение власти внутри бывшей партийно-государственной номенклатуры. Одна ее часть перешла из партийных органов в советские, а в ходе формирования новых структур исполнительной власти (администрация Президента и правительства, региональная администрация) – в органы новой администрации. Другая часть партийно-государственной номенклатуры обменяла свою власть в экономике на собственность, приватизировав ключевые инфраструктурные сферы экономики (финансы, распределение, внешнеэкономические связи) и наиболее рентабельные предприятия. Министр стал держателем контрольного пакета акций в концерне, начальник управления Министерства финансов – президентом коммерческого банка, руководящий работник Госснаба – главным управляющим биржи.

В этот процесс перераспределения власти и разделения собственности втягивалась и новая элита, рекрутированная при Горбачеве и Ельцине. Именно приток в элиту тех, кто вчера был далек от рычагов власти или занимал малопрестижные этажи власти и бюрократической пирамиды, а также заметный приток интеллигенции в политику создали иллюзию серьезного обновления элиты.

Нынешний период в развитии российской элиты может быть назван, по мнению О.Крыштановской, этапом цементирования новой элиты. Его характерными особенностями являются придание элите все более «закрытого» характера, смещение центра власти от законодательных органов к исполнительным, концентрация власти в экономике за счет создания мощных горизонтальных структур типа финансово-промышленных групп, объединяющих многопрофильные концерны, свои банки, биржи, страховые общества, торговые дома, инвестиционные и пенсионные фонды и т.д.

При этом имеет значение разновременность формирования различных элитных групп общества. Наиболее быстро процесс оформления и осознания своих специфических групповых интересов идет среди представителей промышленных и финансовых элит, а также в среде административной элиты, в свою очередь подразделяющейся на центральную и региональную. Другие элитные группы (интеллектуальная элита в сфере науки, культуры, средств массовой коммуникации, общественных движений и т.п.) гораздо медленнее проходят этап реструктуризации и самоопределения.

Выделяют шесть основных субэлитных групп новой элиты: высшее руководство, партийная элита, парламентская элита, правительство, региональная элита, бизнес-элита. Отношения внутри этих групп, а также между ними сложны и подвижны. Сегодня можно говорить о следующих видах взаимоотношений элит: 1) федеральная – региональная, этническая элиты; 2) внутри региональной элиты (законодательная — исполнительная власть, региональное руководство – местное руководство); 3) элита – контрэлита; 4) политическая – хозяйственная элита; 5) борьба внутри правящей элиты.

Таким образом, элита представляет собой социальную группу, занима­ющую особое (руководящее) положение в социальных институтах общества. Особенностью политической элиты является реальная возможность принимать или влиять на принятие общегосударственных решений. В то же время правящая элита, как и элита в целом, неоднородна: между ее различными группами постоянно идет борьба за преобладание. Современная российская элита сформировалась в значительной мере на основе прежней партийно-государственной номенклатуры. Логично предположить, что дальнейшая трансформация российской элиты будет связана не столько с возможным приходом к власти современных контрэлит, сколько с реальным перераспределением собственности.

Архив конференций

Элитизм в России

Гельман В.Я., Тарусина И.Г.

ИЗУЧЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЭЛИТ В РОССИИ:

ПРОБЛЕМЫ И АЛЬТЕРНАТИВЫ

До конца 1980-х годов область изучения элит (как теоретические, так и эмпирические исследования) оставалась своего года «запретной зоной» в российских социальных науках. Хотя сама проблематика была хорошо известна ученым (так, например, «Властвующая элита» Чарльза Райта Миллса была опубликована еще в 1959 году), использование теорий элит было ограничено «критикой немарксистских концепций» . Сегодня ситуация выглядит прямо противоположной. Начиная с 1989 года, когда в Институте социологии Академии Наук СССР был создан сектор изучения элит , исследования элит стали быстро развиваться и вскоре институционализировались. Сам термин «элита» стал ключевым словом не только в научном, но и в политическом дискурсе: были написаны десятки книг и сотни статей , защищены диссертации, проводились конференции и семинары, читались учебные курсы и были опубликованы учебники по «элитологии» . Таким образом, с количественной точки зрения, изучение элит как новая отрасль политических исследований является гораздо более развитой в России, нежели, например, сравнительная политология или политическая экономия.

Но как мы можем оценить этот рост с качественной точки зрения? Были ли предложены новые теоретические рамки и методологические подходы? Привело ли получение новых данных к выработке исследовательской повестки дня, соответствующей современным международным стандартам? В статье рассматриваются различные стороны этих проблем сквозь призму анализа современных тенденций в изучении политических элит в России (вопросы изучения культурных и научных элит находятся за пределами настоящей работы). Мы начнем с обсуждения институциональных аспектов развития исследований элит в России и затем перейдем к двум основным проблемным измерениям в данной сфере - стратификационным и транзитологическим исследованиям. В заключении мы подведем итоги достижений и пробелов в изучении элит в России и представим некоторые соображения о дальнейшем развитии исследовательской повестки дня.

Развитие исследований: ученые, институты, работы

В начале 1990-х годов произошел принципиальный поворот российских социальных исследователей в сторону изучения и элит как таковых, и различных аспектов влияния элит на политические, экономические, и социальные процессы в России . Причины этого поворота носили как академический, так и неакадемический характер. Прежде всего, элиты стали важнейшим актором процесса трансформации в России, особенно после того, как волна политической мобилизации и активность общественных движений периода 1989-1991 годов сошли на нет. Вслед за этим российские ученые в поисках осмысления новых тенденций сместили фокус своих научных интересов с уровня массовой политики на уровень политических элит . Вместе с тем, изменения академической инфраструктуры - нехватка государственного финансирования социальных исследований и появление возможностей сотрудничества с западными исследователями и фондами - увеличили ценность изучения элит на рынке научной продукции. Возрос и актуальный спрос на текущую информацию об элитах и на ее анализ (справочники, базы данных и т.д.). В то же время российское научное сообщество было (и отчасти остается) подверженным воздействию политизации и коммерциализации исследовательского процесса. Значительное число специалистов выступало в качестве не только и не столько ученых, сколько политических обозревателей, советников, организаторов и/или участников избирательных кампаний. Поэтому неудивительно, что их работы зачастую отражали политические предпочтения или интересы заказчиков. Наконец, как заметил один московский социолог, исследование элиты есть лучший способ вхождения в ее состав .

Инфраструктура изучения элит в России отражает противоречивые тенденции развития социальных наук в России в целом. Группы исследователей и отдельные ученые могут сильно различаться как по своим корням, так и по институциональной принадлежности. Их можно классифицировать следующим образом:

1) Постоянные подразделения в рамках институтов РАН или высших учебных заведений.

2) Временные коллективы участников проектов, проводящие исследования на базе тех или иных учреждений и зачастую включающие в себя специалистов из разных учреждений.

3) Неакадемические коллективы и отдельные исследователи из аналитических центров, СМИ, органов власти, работающие в данной сфере.

Хотя специальные подразделения по изучению элит в рамках РАН были ограничены сектором изучения элит в Институте социологии (руководитель - Ольга Крыштановская), индивидуальные или групповые проекты по данной проблематике были реализованы в ИМЭМО, ИМЭПИ, ИНИОН, ИЭА и ряде других институтов РАН в Москве, а также в Санкт-Петербургском филиале Института социологии РАН . Сложнее обстоят дела в высших учебных заведениях, поскольку их научная деятельность является вторичной по сравнению с учебной. Однако индивидуальные и групповые исследовательские проекты были начаты в ряде университетов по всей России, хотя во многих регионах они носили главным образом локальный характер. Проблематика изучения элит, в особенности, находится в центре внимания Российской академии государственной службы и ее структур в регионах России.

Временные коллективы исследовательских проектов, включающие исследователей из различных учреждений, являются относительно новым феноменом в российских социальных науках, отражая изменения в системе финансирования социальных исследований. Прежде всего, участие российских исследователей в некоторых сравнительных кросснациональных исследовательских проектах требовало привлечения специалистов из различных областей научного знания. Примером здесь может служить сравнительное исследование элит Польши, Венгрии и России, проведенное под руководством Ивана Селеньи . Российская часть проекта была выполнена силами ВЦИОМ, специалисты которого провели как большой опрос элит, так и анализ данных . Другие коллективы были организованы вокруг проектов, финансированных российскими фондами, как, например, проект интервью с представителями российских элит, проведенных в 1992-1993 годах группой специалистов из Института социологии РАН и Института проблем занятости . Однако неустойчивость финансирования и организационные проблемы делали эти коллективы весьма неустойчивыми, и по завершении проектов они, как правило, распадались, а их участники переходили к другим индивидуальным или коллективным проектам.

Наконец, неакадемические проекты, группы и отдельные исследователи в данной области также сильно различаются между собой по своим задачам и формам работы. Некоторые из них широко известны, как, например, информационно-исследовательский центр «Панорама», создавший ряд биографических и других баз данных и справочников о национальных и региональных элитах России. В то время как продукция «Панорамы» носит коммерческий характер, общественное внимание привлекают проекты публичного характера, примером которых может служить проект «100 политиков России», проводившиеся с 1993 года социологической службой «Vox Populi» под руководством Бориса Грушина. Ежемесячные публикации в «Независимой газете» на основе опросов нескольких десятков московских политических обозревателей, журналистов и других экспертов демонстрировали динамику политического влияния ведущих политиков на текущую ситуацию в России. Результаты этих опросов использовались как ценный источник для анализа тенденций изменения российских элит .

Количество конференций и семинаров как по проблемам российской политики в целом, так и специально посвященных изучению элит, значительно возросло за последнее десятилетие. Наиболее заметный цикл семинаров, посвященных посткоммунистическим элитам (главным образом, в России, но, включая и анализ ряда стран СНГ), был проведен в 1996-1999 годах Московским общественным научным фондом (МОНФ) при поддержке фонда Фридриха Эберта (Германия). В пяти семинарах принимали участие исследователи из различных регионов России и стран СНГ, а также ряд западных специалистов .

Ведущие российские журналы по политическим наукам («Полис», «Власть», «Pro et Contra»), социологии («Социологические исследования», «Социологический журнал»), а также междисциплинарные журналы («Общественные науки и современность», «Мировая экономика и международные отношения», «Мир России») опубликовали немало статей российских авторов, а также ряд переводов современных западных исследователей элит (Маттеи Доган, Джон Хигли, Джованни Сартори, Дэвид Лэйн), и даже классические работы Гаэтано Моска . Однако, в то время как классические работы по изучению коммунистических элит широко известны в России , использование современных западных работ в российской исследовательской практике пока ограничено. Отчасти это связано с проблемами доступа к англоязычной литературе (особенно в российских регионах) и дефицитом языковых знаний у ряда российских политологов . Так, популярный учебник по социальной стратификации включает специальную главу по исследованиям элит , где кратко анализируются работы Парето, Моска, Михельса, Ласуэлла, Миллса, а также Джиласа и Восленского. Однако обзор теоретического развития в данной отрасли знания в этой главе завершается анализом дебатов между американскими элитистами и плюралистами (Флойд Хантер, Роберт Даль и др.) о распределении власти в местных сообществах в 1950-е - начале 1960-х годов .

Темы и перспективы

Тематическая диверсификация в российских исследованиях элит обусловлена как научными интересами ученых, так и внешними ограничениями. Последние, включая проблемы финансирования, приоритеты международных и российских фондов, возможности для карьерного роста, дефицит информации о последних теоретических и методологических достижениях в данной сфере исследований и нехватку научной литературы, играют наиболее значимую роль в развитии познавательного процесса. Несколько огрубляя классификацию, мы можем выделить три тематических направления в изучении элит российскими специалистами: 1) исторические исследования элит; 2) исследования общероссийских элит; 3) исследования региональных элит. Все три направления весьма слабо соотносятся друг с другом, отчасти из-за различия в генезисе специалистов в соответствующих сферах. Если первое направление является приоритетной сферой интересов историков, то исследования общероссийских элит проводились главным образом социологами, а региональные элиты привлекали внимание ограниченного числа московских специалистов (в основном, хотя и не только, географов) и исследователей, проживавших в соответствующих регионах . Каждое из этих сообществ, как правило, использует присущие их «родным» дисциплинам концепты, методологию и методики, и редко обменивается идеями или заимствует их у других сообществ. Неудивительно, что за десять лет эти три источника исследований российских элит еще не стали основой трех составных частей этой сферы исследований, в духе наименования известной работы Владимира Ленина о марксизме. Трудно сказать, однако, в какой мере эта тенденция носит долгосрочный и всеобщий для российской политической науки характер или же она является временным явлением, отражающим общие проблемы становления политических исследований в России .

Исторические исследования элит , прежде всего, концентрируются на интерпретациях истории советских правящих элит в смысле моделей власти и социальной мобильности. Историки анализировали различные аспекты генезиса советской номенклатуры , а также обстоятельства возникновения и развития этого феномена . Другие исторические исследования уделяли внимание динамике композиции правящих групп советского общества конца 1930-х или 1960-1980-х годов . Хотя эти солидно документированные исследования содержат немало интересных количественных (и, иногда, качественных) данных, их авторы в меньшей степени рассматривают социально-политические объяснения становления советской элиты и предпосылок ее трансформации в постсоветский период, за исключением отдельных замечаний общего характера. Следует отметить, однако, что наряду с анализом документов и архивных материалов некоторые работы, посвященные советским элитам позднесоветского периода, используют методы устной истории, как, например, исследование траекторий карьерной мобильности бывших первых секретарей районных комитетов КПСС в Москве после августа 1991 года .

В то время как основанные на документированных данных исторические исследования порой носят излишне дескриптивный характер, в противоположность им возникают некоторые попытки макроисторических объяснений роли элит в истории российского общества. Так, некоторые работы переосмысливают и заново интерпретируют опыт элит советского периода. Например, Дмитрий Бадовский в своем анализе позднесоветской элиты выделяет ее «политический» и «управленческий» сегменты (т.е., партийный аппарат vs. бюрократия и топ-менеджеры) и прослеживает источники дифференциации, подрывавшие единство советской элиты и вынуждавшие советских лидеров поддерживать баланс интересов различных групп элит . Эта сложность внутриэлитных отношений, по мнению Бадовского, играла существенную роль в трансформации постсоветских элит, способствуя возникновению внутриэлитных конфликтов во время перестройки, а позднее - преемственности неформальных сетевых связей элит и взаимосвязи элит и масс. Сходные по смыслу интерпретации предлагались и некоторыми другими исследователями .

Заслуживает внимание и стремление некоторых российских исследователей проследить характеристики развития элит в широкой перспективе российской истории на протяжении веков. Показательно в этом отношении исследование Оксаны Гаман-Голутвиной . Автор выделяет в качестве основной особенности элит в различные периоды российской истории их тесную взаимосвязь с государством, которая рассматривается ею, скорее, как «призвание» (в веберовском смысле), нежели просто гражданская или военная служба. Это подчеркивание государственнического характера российских элит автор связывает с общим рамочным подходом, анализируя мобилизационную модель развития России как основное объяснение процесса преемственности элит, которые наследуют традиции автократии, этатизма и коллективизма. Характерно, что она не проводит различие между элитой как социальной группой и лицами, выполняющими управленческие функции в структуре государства .

Альтернативное историческое объяснение недемократического характера развития российских элит и российской политики в целом представил в интерпретативном исследовании клиентелизма в России Михаил Афанасьев . Автор не только применил данный аналитический концепт для анализа истории взаимосвязи элит и масс в России, но также распространил свой подход на изучение роли патронажно-клиентелистских связей в советский период как механизма социальной адаптации со стороны масс и механизм управления со стороны элит. По мнению Афанасьева, в рамках советской политической и экономической системы как местные сообщества, так и производственные предприятия функционально нуждались в создании местнических или секторальных массовых клиентел, таким образом, создавая латентные основания для становления подобных практик в постсоветской элите. Эта форма «номенклатурного квазикорпоративизма» сохранилась и укрепилась в постсоветский период как единственная модель политического структурирования общества, основанная на вертикальных патронажно-клиентелистских связях. Данный концепт, ставший признанным среди российских исследователей, является редким примером успешной междисциплинарной интеграции, способствовавшей интересному переосмыслению роли элит в современной российской истории.

Исследования национальных элит в России, как и, вероятно, в целом исследования элит в трансформирующихся обществах, могут быть разделены на два различных типа или, точнее, проблемных измерения. К первому из них мы можем отнести стратификационные исследования , в центре внимания которых находится анализ элит как таковых. Элиты в них рассматриваются как особая социальная группа (или слой), и основное внимание уделяется их специфическим характеристикам, таким, как композиция, мобильность (генезис, рекрутирование, траектории карьеры), взаимосвязь с другими социальными группами и, наконец, ценности и установки. Говоря иными словами, различные социологические теории и методы применяются в этих исследованиях для ответов на классические вопросы социальных наук «Кто правит?» и «Кто получает, что, когда и как?». Второе измерение исследований посвящено анализу влияния элит на процессы трансформации политического режима в России. Таким образом, это измерение можно охарактеризовать как транзитологические исследования , в которых преемственность и изменчивость элит рассматриваются в рамках перспектив демократизации или других последствий смены политического режима. Несмотря на тот факт, что оба измерения изучения элит в России тесно связаны между собой, в их основе лежат различные теоретические посылки и методологические подходы. Эти аспекты исследований заслуживают отдельного внимания.

Наиболее крупные проекты по изучению национальных элит были выполнены в 1993-1994 годах двумя группами исследователей. Первый был реализован силами ВЦИОМ как часть уже упомянутого кросс-национального сравнительного проекта и до сих пор остается одним из крупнейших общероссийских количественных исследований элит. Эмпирическую базу проекта составили стандартные формализованные интервью с 1812 представителями политических, экономических, административных и интеллектуальных элит в девятнадцати регионах России. Выборка была поровну разделена между представителями «старой» элиты (занимавшими элитные позиции в 1988 году) и «новой» элиты (занимавшими элитные позиции в 1993 году). Исследование уделяло основное внимание генезису и траекториям карьерной мобильности элит в позднесоветский и постсоветский период, а также анализу экономического статуса и профессиональной деятельности представителей «старой» и «новой» элит . Второй проект, выполненный группой под руководством Константина Микульского, использовал качественные методы сбора данных. В основу исследования лег анализ 67 полуформализованных глубинных интервью, проведенных с представителями политических, экономических, административных, интеллектуальных и региональных элит . В этих интервью информанты представили свои взгляды на процессы политического и экономического развития посткоммунистической России и их перспективы. К сожалению, хотя исследование позволило сделать доступными данные об установках и ориентациях российских элит, интерпретация этих данных носила ограниченный характер. В итоге, как это часто бывает в исследованиях такого рода, тексты интервью сами по себе оказались интереснее, чем их анализ.

Некоторые другие эмпирические исследования были посвящены отдельным сегментам политической элиты национального уровня, например, опросы депутатов верхней и нижней палат российского парламента. В связи с незначительным влиянием военных элит на российскую политику 1990-х годов (а также, отчасти, из-за ограниченного доступа исследователей к полю в этой среде), классическая триада Миллса «политическая - экономическая - военная элита» практически не используется в российских исследованиях элит. Напротив, взаимосвязь политических и экономических элит и механизмы их взаимодействий стали предметом ряда исследований в постсоветский период . Однако пока еще в России слишком мало эмпирически ориентированных работ, посвященных анализу роли элит в процессах принятия политических решений, включая политику в сфере институционального строительства или внешнюю политику. Наконец, изучение политической культуры российских национальных элит не стало приоритетной областью исследований, хотя некоторые установки элит по отношению к текущим политическим процессам были также подвергнуты анализу .

Исследования региональных элит стали быстро развивающейся областью исследований в середине 1990-х годов, следуя за развитием процессов регионализации в России. Для ряда исследователей, работающих за пределами Московской кольцевой автодороги, проведение эмпирических исследований на материале своих собственных регионов, по сути, было единственно доступным способом научной работы в условиях кризиса финансирования и научной инфраструктуры. Иначе говоря, региональные исследования региональных элит стали своего рода «политической наукой для бедных». Исследования отдельных региональных случаев (case studies) оказались основным познавательным инструментом региональных авторов , хотя этот метод использовали и столичные исследователи . Зачастую работы региональных исследователей во многом повторяли сходные выводы их столичных коллег или носили сугубо дескриптивный характер, не говоря уже о демонстрации разного рода нонсенсов . В то же время в некоторых работах региональных исследователей представлены интересные наблюдения и выводы о тенденциях развития российских региональных элит. Так, уфимский автор Рушан Галлямов по результатам лонгитюдного репутационного анализа пришел к заключению о двух наиболее значимых процессах в развитии элит в республике Башкортостан: «этатизации» и «этнократизации» (то есть, резкое увеличение доли представителей органов власти и этнических башкир в составе республиканских элит) . Характерно, что, хотя с этими выводами сходны и наблюдения, сделанные Мидхатом Фарукшиным на материале соседней республики Татарстан , сравнительные исследования элит этих двух республик пока остаются резервом исследовательской повестки дня.

Ограниченное финансирование является важной, но не единственной причиной дефицита сравнительных кросс-региональных исследований политических элит в России. Не менее значим тот факт, что создание и поддержание постоянных исследовательских сетей российских исследователей (в особенности, работающих за пределами Москвы) требует, помимо прочего, формирования единых теоретических и методологических подходов, а также выработки общего научного языка и стандартов проведения исследований, при том, что генезис и научные ориентации ученых, работающих в сфере изучения политических элит, подчас различаются весьма существенно. Однако немногие попытки сравнительных исследований региональных элит выглядят весьма интересными. Так, Арбахан Магомедов из Ульяновска провел углубленное исследование политических установок элит четырех регионов России (Татарстан, Калмыкия, Саратовская, Нижегородская области) в целях сравнения феномена, названного им «идеология регионализма» . Автор провел около 190 углубленных интервью с представителями политических и административных элит данных регионов и проанализировал собранные им данные с помощью методологических схем, разработанных Робертом Патнэмом . Его интерпретации результатов исследования подрывают распространенные стереотипы о противостоянии «реформаторских» элит в одних регионах и «консервативных» элит в других случаях. Вместе с тем, выводы Магомедова, равно как и сделанные им обобщения, не выходят за рамки того факта, что в случаях этнических республик России «идеология регионализма» у элит была более разработанной и проявлялась более зримо, нежели в случаях областей. Более того, автор воздержался от каузальных объяснений выявленных им феноменов политической культуры региональных элит.

Наталья Лапина в своем сравнительном кросс-региональном исследовании взаимоотношений между региональными политическими и экономическими элитами (основанном на проведении глубоких интервью и детальном анализе вторичных источников), предложила типологию взаимодействий политических и экономических элит в российских регионах. Она представила такие модели, как «патронаж», «партнерство», «приватизация власти» и «война всех против всех» . Сходная по содержанию типология стала результатом и нашего исследования. При этом, однако, кросс-региональные сравнения элит, основанные на качественных методах сбора данных (comparative case studies), ставят перед исследователями ряд методологических проблем, вызванных малым количеством изучаемых случаев и сложностями генерализации. Остаются открытыми и теоретические вопросы, связанные с «концептуальными натяжками» различного уровня абстракции. Вместе с тем, использование количественных данных о региональных элитах, главным образом полученных с использованием позиционного (институционального) подхода, не всегда убедительно объяснено, хотя в последние годы ситуация меняется и в этом отношении . И хотя в целом в изучении региональных элит по-прежнему пока преобладают дескриптивные работы , по мере накопления исследовательских данных их познавательная ценность становится исчерпанной.

Теория и методология

Говоря о теоретических рамках изучения элит в России, необходимо подчеркнуть, что в этом отношении российские исследователи, как правило, следуют основным, главным образом классическим моделям, разработанным в социальных науках, применяя широкий спектр теорий среднего уровня и эмпирических подходов. Функциональный подход к определению элит явно и вполне оправданно преобладает среди российских исследователей. Некоторые авторы напрямую заимствуют операциональные определения, например, «властвующей элиты» по Миллсу или критерии выделения элит по принципу участия в принятии решений по Хигли . Другие исследователи разрабатывали собственные дефиниции и концепты в духе функционального подхода . Пожалуй, единственным исключением может служить Юрий Левада, выступающий как активный пропонент меритократического подхода к изучению элит в России . Согласно Леваде, социальные группы, которые претендуют на то, чтобы быть «элитой» в современной России, на деле лишь презентуют себя подобным образом в глазах общественного мнения. Таким образом, он проводит различие между «публичной элитой» (которая демонстрирует свое стремление выглядеть подобно «настоящей» элите) и «социальной элитой» (которая предлагает обществу новые практики, установки и модели поведения). В этой связи Левада фокусирует свой анализ на представителях новой профессиональной элиты, к которой он причисляет топ-менеджеров, специалистов высокой квалификации, экспертов, и представителей других социальных сред. В качестве курьеза можно отметить и меритократическую критику правомерности самого использования термина «элита» в России, аргументом которой служили негативные авторские оценки качеств ведущих российских политиков и предпринимателей и политического режима в целом .

Типологии элит в работах российских авторов в основном основываются на функциональных характеристиках различных сегментов элит - идеологические, административные, военные, экономические и политические элиты, а также национальные и региональные элиты и/или элиты vs. контрэлиты . Если же говорить об элитах в терминах социальной стратификации, то исследователи определяли элиты как «слои» или «правящий класс» . Немало сложностей вызывали критерии выделения элит в процессе смены политического режима в России. Большинство исследователей принимали в качестве основного позиционный (или институциональный) критерий как наиболее надежный при изучении трансформирующегося общества , хотя в некоторых исследованиях (упомянутый проект «Vox Populi» и др.) использовались и репутационные критерии. Наконец, теоретические модели трансформации элит - от классической модели «львов» и «лис» (Парето) до современных «соглашений элит» (Хигли и др.) также успешно применялись современными российскими исследователями элит.

Методологические проблемы в изучении российских элит типичны для российской политической науки. Прежде всего, значительная часть публикаций, особенно вышедших в начале 1990-х годов, была (и отчасти остается) во многом зависимой от политических и/или коммерческих интересов авторов, заказчиков и спонсоров, в то время как исследователи не стремились придать своим исследованиям академический характер. Кроме того, российским социальным наукам (в том числе и политическим) все в больше мере присущи тенденции к преобладанию качественной методологии, причем зачастую в ее антипозитивистском варианте. Развитию такого рода качественных исследований, кроме того, способствуют дефицит финансирования и кризис инфраструктуры социальных наук в системе РАН и в высших учебных заведениях. Все эти факторы отражаются и на исследованиях политических элит в России.

В работах российских авторов, посвященных изучению элит, используются общепризнанные методы сбора и обработки данных: анализ документов, прежде всего, биографий представителей элит , а также полуформализованные глубокие интервью . В свою очередь, вопросы методики тесно связаны с проблемами исследовательского дизайна, надежности данных, возможностями их интерпретации и сравнения между собой , которые пока не становятся предметом академической рефлексии в российском научном сообществе. Кроме того, слабая координация исследований как внутри страны, так и между зарубежными исследователями во многом способствует недоступности полевых данных и/или их коммерческому использованию, что осложняет аутсайдерам, прежде всего, молодым ученым, доступ к информации. В связи с этим познавательная ценность ряда эмпирических исследований оказывается под вопросом. Наконец, недостаток сравнительных исследований российских элит препятствует развитию познавательного процесса в данной области знания.

Кто правит? Преемственность и изменчивость российских элит

Анализ процессов циркуляции и/или воспроизводства элит в период радикальных политических изменений, естественно, стал приоритетной сферой интересов современных российских исследователей элит. Неудивительно, что многие из работ, опубликованных в 1990-е годы, отражали как текущие тенденции политических изменений, так и очевидную неудовлетворенность ряда исследователей их характером и направленностью . Одно из наиболее популярных объяснений неудач процесса трансформации в России связывало результаты перехода с незначительной сменой старых элит и высоким уровнем воспроизводства бывшей советской номенклатуры в постсоветский период. Это стало существенным отличием трансформации элит в России от ряда стран Восточной Европы. Так, результаты различных исследований середины 1990-х годов демонстрировали преемственность прежних элит по сравнению с концом 1980-х годов: от 50-60% в сфере бизнеса и предпринимательства до 80-85% для региональных политических и административных элит . Однако объяснения этого факта и его последствий для российских элит были различны. Так, Вадим Радаев объяснил этот U-образный поворот в воспроизводстве элит после отстранения от власти прежней правящей партии, используя концепт «революции» и последующего постреволюционного синдрома . Он использовал классическую дихотомию Вильфредо Парето («львы» vs. «лисы») для анализа двух стадий трансформации российских элит. На первой стадии, по мнению Радаева, произошло рекрутирование в элиту новобранцев - «разночинцев», ориентированных на силовые стратегии, в то время как вторая стадия демонстрировала частичное возвращение ориентированных на компромиссы представителей прежних элит, профессиональные умения и навыки которых оказались востребованы в рутинном управлении постреволюционного периода. Но этот взгляд, однако, не стал преобладающим в российских исследованиях элит.

Напротив, исследователи ВЦИОМ, которые участвовали в кросс-национальном исследовании элит под руководством Селеньи, отмечали, что подобный феномен «политического капитализма» является общей чертой ряда посткоммунистических обществ . В то же время независимо от них Ольга Крыштановская представила собственную модель трансформации номенклатуры с помощью двойной конвертации прежнего привилегированного политического статуса в экономически привилегированные позиции в период перестройки, и затем в возвращение к политической власти в постсоветский период . Подход, объясняющий неудачи трансформационного процесса успешной конвертацией статуса прежней элиты, оказался популярен не только среди исследователей, но и получил распространение на публичном уровне, в среде либеральных политиков, публицистов и журналистов. После того, как Юрий Буртин и Григорий Водолазов описали новый политический и экономический строй в России как, соответственно, «номенклатурная демократия» и «номенклатурный капитализм» , влияние наследия «номенклатуры» широко дебатировалось публично в различных контекстах. Некоторые авторы даже охарактеризовали постсоветскую элиту в России в целом как «постноменклатурный конгломерат» . Крыштановская и ее коллеги представили немало свидетельств того, что основу российского предпринимательского слоя составили выходцы из номенклатуры КПСС и связанных с ней организаций (комсомол и др.) , хотя этот вывод не вполне подтверждается результатами ряда других исследований российского предпринимательства . Плотные неформальные сети посткоммунистической номенклатуры, по мнению Крыштановской, во многом облегчили трансформацию советской элиты в постсоветскую олигархию, основанную на тесном переплетении политического и экономического сегментов элиты . Тезис о российской элите как об «олигархии» - с явно негативными коннотациями - в конце 1990-х годов был весьма популярен , хотя при этом и не наблюдалось явного преобладания какой-либо одной политико-финансовой группы, а, скорее, их фрагментация. Крыштановская даже обозначила в качестве основы формирования в России олигархии своего рода слияние прежней номенклатуры с новыми группами организованной преступности , хотя в России 1990-х годов трудно было провести различие между государственной властью и организованной преступностью.

Несмотря на широкое распространение концепций воспроизводства и преемственности ро

Современная российская элита, несмотря на малый с исторической точки зрения срок существования, уже приобрела специфические черты, которые отличают ее как от европейских элит, так и элит Восточной Европы.

1. Для современной российской элиты характерна высокая степень социальной и персональной преемственности с советской номенклатурой. Исследование О.В.Крыштановской, выполненное в середине 1990-х гг. показало, что в федеральной и региональной элите высокий процент старых советских функционеров, которые воспроизводили типичные практики властной деятельности в новых условиях. Социальная преемственность элиты означает, что после политического или социального переворота новая элита воспроизводит основные типы властной деятельности, практики взаимоотношений с массами. Персональная преемственность означает, что на личностном уровне ряд элитных позиций был занят представителями прежней номенклатуры.

Вполне естественно, что доля выходцев из номенклатуры в составе российской элиты постоянно сокращается, элита осваивает новые практики власти и управления, но связь с номенклатурной системой существует.

2. Экономической основой существования российской элиты стала приватизация государственной собственности. Реализация принципа конверсии власти в собственность в 1990-е г. позволила элите перевести в частную собственность значительный объем наиболее прибыльных предприятий и целые отрасли экономики России, особенно – топливно-сырьевого сектора. Приватизацией государственной собственности объясняется быстрый рост децильного коэффициента, сильной социальной дифференциацией, быстрый рост числа сверхбогатых людей.

3. Социальной основой новой российской элиты стали группы предпринимателей, в том числе бывших «красных директоров», наиболее близких к государственной власти, а также государственные чиновники, создавшие состояния на приватизации государственной собственности и оказании услуг бизнесу. Роль так называемых «демократических новобранцев», пришедших во власть в конце 1980-х – первой половине 1990-х г., крайне мала. Они в значительной степени либо экскорпорированы из элиты в результате выборов, либо приняли установки и правила новой элиты, они прочно инкорпорированы в состав элиты.

4. Мотивационной стороной деятельности новой элиты является удержание власти ради сохранения приватизированной собственности. Проблема для элиты заключается в том, что данной модели мотивации нельзя придать статус всеобщности, поскольку это означает распространение принципа перераспределения государственной собственности на массы. Но со стороны масс может возникнуть конкуренция с элитами за социальные и экономические ресурсы, что может привести к социальному взрыву. Поэтому российская элита не может предложить массам привлекательной модели существования, новой идеологемы, которая бы оправдывала нынешний социальный порядок. Принципы либерализма полезны только для элиты, но для масс они означают существование в неконкурентных условиях в борьбе за ресурсы.

5. Способом деятельности современной элиты становится легитимизированный произвол (А.Дука), который позволяет менять правила по ходу игры. В частности, это выражается в изменении политико-правовыми средствами содержания конституции страны. Нормы конституции, которые элиты гарантировать не могут, подвергаются секвестированию либо коррекции. Это, в частности, нормы, провозглашающие Россию социальным государством, демократическим государством и др.

Поскольку в России на протяжении 1990-х – первой половины первого десятилетия 2000-х г. неоднократно происходил передел собственности, постольку для обеспечения новых переделов между внутриэлитными группами стабильные правила не являются необходимыми. Главным инструментом передела собственности между внутриэлитными группами выступает президентская власть (соответственно на уровне регионов – губернаторская).

6. Институциональную основу современной элиты составляют:

– для политической элиты

а) институты государственной власти, построенной по принципу разделения властей. Поэтому в состав федеральной политической элиты входят Президент и руководители его администрации, депутаты Государственной Думы и члены Совета Федерации, Правительство РФ, члены высших судов РФ. Аналогична структура региональной политической элиты;

б) лидеры общероссийских политических партий;

– для экономической элиты – крупные государственно-частные корпорации («Газпром» и прочие), финансово-промышленные группы;

– для информационной элиты – средства массовой информации, в первую очередь, телевидение и пресса, Интернет.

7. Идеологическую основу деятельности элиты федерального уровня составляет идеология либерализма в ее самом крайнем варианте. С точки зрения ее сторонников, только рыночные условия могут породить конкуренцию среди производителей, на рынке труда, стимулируя тем самым рост качества продукции, внедрение новейших достижений научной мысли в производство, повышение уровня квалификации работников и т.д. С этой целью российское государство стремится войти в ВТО, закрывает или перестает финансировать нерентабельные с точки зрения рынка предприятия, отрасли экономики, социальную сферу (сельское хозяйство, жилищно-коммунальное хозяйство, образование, здравоохранение и др.).

2. Консолидация власти и «собирание элит» как форма мобилизации элит

Консолидация власти – как процесс концентрации, централизации, огосударствления власти, направленный на институционализацию политического режима, отражающего интересы государственной бюрократии.

Концентрация власти происходит по властной вертикали и горизонтали. Вместо дисперсного состояния власти, многоцентрия, отсутствия четко выраженного центра притяжения власти возникает:

А) по М.Н.Афанасьеву – властецентричность, т.е.

1) власть появляется и проявляет себя;

2) власть локализует себя в политической власти;

3) политическая власть локализуется в государственной власти;

4) устранение оппозиции как альтернативных центров властных инициатив и возможных форм деятельности.

Б) власть сосредотачивается и институционально, и географически в немногих центрах, традиционных для принятия решений и устоявшихся с точки зрения политической практики в России

1) по вертикали – в Москве, Центре;

2) по вертикали – в региональных центрах;

3) установление единой матрицы властных отношений в стране.

Происходит переформатирование политического и властного пространства. Концентрация власти выражается в выстраивании «вертикалей власти», каждая из которых замыкается на президентской администрации. Общими признаками для возникающих структур становятся: жесткая иерархическая соподчиненность, доминирование федеральных органов в сфере принятия решений, концентрация ресурсов на федеральном уровне, воссоздание номенклатуроподобных механизмов кадровой политики, борьба с фракционностью и инакомыслием, вытеснение несистемных элементов из официальных структур и др.

Особое место в процессах концентрации власти занимает «президентская вертикаль» (Администрация Президента РФ, Полномочные представители Президента РФ в федеральных округах, губернаторы (главы администраций регионов)). Если раньше (до 2005 г.) высшее должностное лицо субъекта федерации рассматривалось как элемент системы государственной власти субъекта федерации со своими самостоятельными интересами, то сейчас все чаще Президент РФ говорит о «большом правительстве», включающем федеральное правительство и губернаторов, которое должно действовать как «единая корпорация». Губернаторы, пользуясь своим положением в регионах, начинают проводить политику внутрирегиональной консолидации власти, добиваясь воссоздания в своих регионах матрицы политических отношений, характерной для федерального центра.

Происходит переход от той идеальной модели, которая была заложена в Конституции 1993 г. (от демократической к этатистской).

Централизация власти понимается как выстраивание единой властной иерархии в стране (административно-политической по своему характеру):

1) иерархичность и соподчиненность уровней власти;

2) выстраивание иерархичных властных структур (экономических, социальных, общественных и др.);

3) сведение всех иерархий (стремление) в один центр принятия стратегических решений.

Огосударствление власти проявляет себя как тенденция по нескольким направлениям.

1. Государственная власть становится «государственной», т.е. применяет силу, в применении силы присутствует «общегосударственный интерес», т.е.государственная бюрократия выступает как единая сила в проведении данного курса (например, процесс по делу Ходорковского, «продавливание» Единой России на выборах и др.).

2. Огосударствление политических структур, в первую очередь политических партий, и исключение из официальной (легальной) политической сферы несистемных (негосударственных, т.е. не действующих в согласии с государством) сил.

Политические партии действуют лишь в том случае, если они позволяют управлять собой из центра принятия административных решений. Складывается партийно-политическая вертикаль (федеральные партии, партийные фракции в представительных органах государственной власти регионов).

«Партийная вертикаль» создавалась именно потому, что партии являются слабыми институтами политической жизни и ими, следовательно, проще управлять из одного центра принятия политических решений. Государство выступает как основа деятельности партий, по крайней мере, до тех пор, пока они не обретут нормальную электоральную поддержку (если это произойдет).

Изменение законодательства в пользу усиления роли партий в политической жизни страны, с одной стороны, содействует ускоренной институционализации партийной системы, с другой стороны, превращает ее в элемент государственного механизма, действующий под сильным влиянием самого государства. В силу этих обстоятельств партии лишаются своих главных функций – быть средством связи между государством и обществом, быть выразителем массовых политических настроений, быть средством артикуляции альтернативных мнений.

Партии в союзе с государством и государственным аппаратом начинают действовать как единый механизм выработки и принятия решений (распределение средств перед выборами между регионами под Единую Россию, использование Единой России для проведения государственного курса, хотя вряд ли кто-то будет утверждать, что на данном этапе ЕР является самостоятельным актором выработки и принятия решений.

3. Селекция групп интересов. Можно полагать, что доступ к власти получают лишь консенсусные группы интересов, которые могут действовать в согласии с курсом Кремля.

4. Огосударствление (частичное) естественных монополий и стремление создать крупные холдинги, ФПГ и т.д., действующие под государственным контролем.

5. Огосударствление институтов представительства общественных интересов, в том числе создание Общественной палаты. Встраивание в механизм принятия государственных решений на правах факультативных элементов. Аналогичные процессы начинают развиваться в регионах. Попытка поставить под контроль наиболее влиятельные элементы общества «Общественную вертикаль» власти стали строить «сверху», создавая Общественную палату. Сама процедура формирования состава палаты показывает ее предназначение: она должна стать проводником президентского влияния на интеллигенцию в целом – на «образованное общество». Отдельные оппозиционные элементы, оказавшиеся в ее составе, станут лишь необходимым демократическим камуфляжем, не имеющим реальной политической силы. Общественная палата станет также элементом лоббистских структур, на что уже обратили внимание представители крупного бизнеса. В период формирования Общественной палаты были отработаны механизмы проведения в ее состав представителей крупного бизнеса от регионов, что предопределяет ее возможную судьбу как самостоятельного элемента политической системы.

В целом создание разного рода общественных организаций, консолидирующих население по профессиональному, этническому, конфессиональному и другим признакам ориентировано на подчинение групповых интересов общегосударственным. Главная характеристика этих организаций – доминирование политико-административной элиты в составе высшего руководства организаций, превращение их в корпорации со строгой внутренней дисциплиной, нарушение которой будет караться отлучением от определенного вида ресурсов.

6. Огосударствление СМИ.

7. Огосударствление последней массовой внутриэлитной силы – региональных элит:

7а) через институт наделения полномочиями высшего должностного лица субъекта РФ;

б) через создание Государственного совета;

в) через создание «Большого правительства»;

г) через регулирование финансовых потоков из Центра.

Президент РФ включает региональные элиты в различные властные вертикали (президентскую, правительственную, партийную – через партию Единая Россия), предоставляя им право совещательного голоса.

Такие «вертикали» выполняют многообразные функции : во-первых, они позволяют сохранять видимость политического присутствия региональных элит в федеральных структурах власти; во-вторых, обеспечивают возможность учета мнения «снизу», со стороны губернаторов, представителей «общественности»; в-третьих, превращают участников данных структур в проводников политики федерального центра; в-четвертых, формируют систему политической коррупции, основанной на распределении части политических возможностей в данных структурах. Данные «вертикали власти» носят, как правило, неконституционный характер, выполняя функцию «приводных ремней» от президентской администрации к населению.

Поэтому одним из главных результатов собирания элит становится устранение с политической арены последней неконтролируемой, потенциально оппозиционной силы – региональных элит, перевод их оппозиционности в латентное состояние. Если раньше борьба за ресурсы проходила по линии «Центр − регионы», между федеральными и региональными элитами, то теперь Путин отрывает региональные элиты от масс и административными мерами привязывает к Центру. Он лишает региональные элиты массовой электоральной поддержки в возможном противостоянии Центру. Поэтому новый водораздел борьбы за ресурсы будет складываться как борьба между элитой как социальным слоем, властвующей группой и массами.

С помощью политических реформ происходит усиление федеральной элиты за счет консолидации региональной элиты и привязки ее к властвующей группе. Это последний резерв федеральной элиты на пути продолжения либеральных преобразований при отсутствии массовой социальной поддержки. Только консолидация элиты дает возможность избежать раскола элит, от превращения ее части в лидера протестных движений или выразителя альтернативного политического курса.

Региональные элиты лишились прежней легальной политической роли. Они перестали играть роль политического буфера между центром и массами, они перестают быть выразителем интересов регионов, для них наступил институциональный цугцванг − любой ход плохой, если он не направлен на поддержку федерального центра.

Меняется их роль в политической системе: значительно уменьшается их роль как акторов политического процесса, они все больше становятся субъектами политической деятельности. Региональные элиты постепенно превращаются в транслятор воли Центра, в хозяйственного представителя федерального центра в регионах. В силу этих обстоятельств ценность статуса региональных элит понижается, резко меняется соотношение статусов между исполнительной и законодательной ветвями власти. Региональные административно-политические элиты включаются в русло управляемой административной деятельности, направляемой из федерального центра.

Резко ослабляется властный потенциал региональных элит − происходит уменьшение их влияния на выработку государственного курса, особенно в части формулировки инновационных проектов; властные ресурсы приобретают иную форму (латентная, торг, «влияние за исполнение»).

Если суммарно обозначить наиболее важные изменения в статусе региональных элит, то можно констатировать ее переход от положения «всевластного барона» к положению «княжеского посадника». А это означает, что завершается переход от фрагментированных региональных сообществ к региональным сообществам, построенным по принципу сдирижированного порядка, в которых происходит координация местного элитного сообщества, согласование интересов экономических и политических акторов в соответствии с «генеральной линией» федерального центра.

3. «Собирание элит» как форма мобилизации элит

Консолидация власти не является самоцелью для власти, это средство консолидации элит. На данном этапе развития консолидация элит находится в стадии «собирания элит».

Собирание элит – процесс социальной консолидации элит вокруг государственных институтов и государственной власти.

Это не означает, что между элитами не может быть противоречий, но они подчиняются реализации государственного интереса, частногрупповые интересы становятся вторичными по отношению к государственному.

Российская элита в поисках Евангельского Послания

Беседа главного редактора портала «Фонд имени Питирима Сорокина» Михаила Тюренкова с ответственным редактором газеты «Церковный вестник», руководителем Исследовательского центра «Церковь в информационном обществе» Сергеем Чапниным.

Дорогой Сергей, сегодня мне бы хотелось поговорить о современных российских элитах, я попрошу тебя поразмышлять над рядом вопросов по данной теме. Начнем с того, что для тебя вообще означает понятие «элита», а также каковы ее основные характеристики?

Для меня очевидно, что элита – это не количественная, а качественная характеристика. Я бы выделил несколько черт, которые, как мне кажется, принципиально важны.

Первая характеристика элиты – это преемство, поскольку элита не может возникнуть из ничего, она должна наследовать некие основные черты, транслируемые из поколения в поколение. Как мне кажется, эта трансляция необходима, потому что качественные характеристики элиты достаточно сложны. Я бы даже сказал, с точки зрения современного человека, они малоочевидны.

Следующая характеристика элиты – это некая групповая харизма. Конкретный представитель элиты этой харизмы может и не иметь, но, тем не менее, именно как групповая харизма она должна быть.

В-третьих, важная и принципиальная вещь – это идея восприятия власти, понимание власти как служения. То есть, как бы отдельный представитель элиты не злоупотреблял властью, он должен быть воспитан так, что основным содержанием власти для него должно являться служение народу и государству, служение младшему, в конце концов. Старшие обязательно служат младшим.

С этим же связана идея жертвенности, поскольку служение власти – одно из самых высоких служений. Даже если мы разделяем власть политическую и экономическую, политическое сообщество и бизнес-сообщество, тем не менее, в обоих случаях эта идея власти должна преломляться через:

а) восприятие власти как служение;

б) через жертвенность.

В условиях ровной и стабильной жизни эта жертвенность может не раскрываться, но в принципе, если возникает напряжение – военные действия, экономический или политический кризис, то, безусловно, жертвенность для элиты должна становиться очевидной ценностной основой.

И, наконец, третий момент, связанный с двумя предыдущими (поскольку идея власти как служения и идея жертвенности, безусловно, относятся к аксиоматике) – ценностная перспектива. Я согласен со многими экспертами, полагающими, что элита должна быть носителем и выразителем ценностей общества. И полагаю, что если говорить о базовых вещах, то именно этим описывается мое понимание элиты.

Правильно ли я тебя понял, что ты все-таки выделяешь только одну элитарную страту – элиту, которая имеет отношение к власти? Или все-таки ты разделяешь? Существует ли, по-твоему, групповая дифференциация и структуризация элиты?

Признаться, меня в некотором смысле настораживает и пугает попытка найти такой язык описания элит, который дробит элиты, не работает на их консолидацию. Общепринятая стратификация элит работает на разделение: мол, вот у этой элиты свои характеристики и свои интересы, а у этой – свои. Мне кажется, это методологически неверно, потому что если мы говорим об элите как о высочайшем уровне общества, то должны понимать, что внизу дробления может быть сколько угодно, но верхний эшелон должен быть единым.

По-твоему в российском обществе единая элита?

Должна была бы быть... но здесь очень сложный момент. Честно скажу: я не очень понимаю, что такое современная российская элита. Не понимаю, потому что, если говорить честно, приходиться говорить грубо: современная российская элита – это псевдоэлита, квазиэлита.

Вот это очень интересно!

Или, я бы даже сказал, «антиэлита» в греческом смысле слова, нечто «вместо элиты». Понятно, что общество без элиты существовать не может. Идея равенства – идея теоретическая, на практике мы этого никогда и нигде не видели. Советское общество «искусственного равенства» и специфической «партийной элиты», вырвавшись из этого «равенства», оказалось вынуждено отвергнуть прежнюю элиту или, по крайней мере, декларировать это отвержение. В течение последних 20 лет шел процесс формирования тех элит, которые мы сегодня имеем, но в них, с моей точки зрения, отсутствуют ключевые параметры преемственности, жертвенности и ценностной ориентации. Они ни от кого и никому ничего не наследуют. Они возникли сами по себе, как грибы на сырой стене.

Можно ли говорить, что преемственность – это главное основание элиты?

Я бы не сказал, что это главное основание. В историческом процессе есть некоторая тайна, которую мы, когда говорим о ценностях, должны признать. И эта тайна связана с тем, что Господь восполняет то, что недостает. Поэтому, идея преемства в данном случае может быть как-то нащупана или пережита внутренне. Но для того, чтобы восполнение преемственности произошло, необходимо, чтобы присутствовали прочие признаки и черты, и, прежде всего, ценностная ориентация.

Эта задача, на мой взгляд, сегодня решается с большим трудом. Я не могу сказать, что она не решается вовсе. По крайней мере, вижу, как в разных местах различные люди, наделенные высокими полномочиями и ресурсами, то есть по формальным признакам являющиеся элитой современного российского общества, находятся в глубоком внутреннем и порой весьма мучительном поиске ясной и непротиворечивой ценностной системы. Но, безусловно, отсутствие преемственности очень мешает.

Сегодня мы можем сказать, носителем каких ценностей должна быть российская элита: ценностей евангельских, христианских. Но этот ответ, с одной стороны, простой, а с другой – очень неполный. То есть это даже не первая половина, а первая четверть ответа. Потому что ценности – это не то, что декларируется, это не теория, а то, что показуется конкретными поступками в конкретных ситуациях. К сожалению, сегодня основная проблема элиты, даже той, которая хочет быть носителем христианских ценностей, заключается в том, что эти люди свои ценности декларируют, но в жизни этими ценностями не руководствуются. Причем, не руководствуются потому, что не знают, как эти ценности приложить к своей сегодняшней жизни. Да, есть богатая богословская и духовно-нравственная литература, есть исследования о благотворительности элит прежних веков, но как сегодня все это реализовать в повседневной жизни, в конкретных деловых ситуациях, в разработке конкретных программ, - не понятно. То есть получается, что сегодня идет поиск вслепую.

В качестве примера можно привести следующий: если бы элита понимала свое значение как носителя ценностей, то, скажем, внимание церковному строительству, к возрождению храмов, восстановлению храмов из руин, совершенно органично бы сочеталось с помощью в организации общинной жизни. Эти люди, которые обладают средствами и ресурсами, понимали бы, что стены построить недостаточно, нужно еще и помочь обеспечить жизнь церковной общины здесь и сейчас, начиная с того, чтобы поддерживать многодетные семьи, и заканчивая тем, чтобы в условиях сегодняшней информационной революции развивать православные информационные и гуманитарные проекты. Да, сегодня мы видим, что стены и купола отстраиваются. Но то, как здесь внутри будут жить люди, в значительной степени элиту не интересует. То есть они построили, им написали благодарность, выбили их имена на мраморной доске при входе в храм, в общем, и в большинстве случаев для представителей элиты этого достаточно.

Другой пример – из государственной политики. Мы сегодня очень много говорим о демографии. О том, что очень важно повысить рождаемость, изменить баланс рождений и смертей. Но как это делается? Фактически исключительно на уровне призывов: «Рожайте больше!» А как организовать социальную жизнь молодых мам, у которых второй, третий ребенок, но мало денег, нет возможности выйти из дома? Как сделать так, чтобы если у тебя трое детей, то хотя бы не платить взятки при поступлении в школу или в детский сад? Если вы (элита) призываете рожать, то хотя бы скажите, что если вы рожаете сейчас, то у вас все обеспечено – медицинское обслуживание, возможность матери работать, ребенку - ходить в детском саду, возможность образования в школе, возможности отдыха... Посмотрите целостно на эту проблему, посмотрите на мир глазами молодой семьи, которой не нужно, чтобы ей решили одну ее проблему. Ей нужно, чтобы жизнь была сбалансировали в целом. К сожалению, этого не видно. Почему? Потому что, на мой взгляд, сегодняшняя ценностная ориентация, с одной стороны, слишком теоретическая, а с другой стороны, подавлена ложно понятой прагматикой.

Правильно ли я понял, что можно сказать, что именно по той причине, что пока современная элита или, если быть точнее, квазиэлита не основывается на этом ценностном базисе, то подлинной элитой она не является? Именно на этом основании?

Да, пока не является.

Крест на ней, разумеется, не ставим, но…

Да, разумеется, это не приговор. Элита находится в становлении, в поиске. Одно поколение отличается от другого. Однако пока еще остается под вопросом, в какую сторону она пойдет. Захочет ли элита в целом остаться вот этой квазиэлитой или она будет возрастать до той элиты, которая нужна государству, народу – это открытый вопрос.

Тогда немножко вернусь к групповой дифференциации элит. Мы отлично понимаем, что все-таки сегодня существуют такие люди, которые не просто в своей жизни основываются на традиционных ценностных основаниях, но рефлексируют, и даже, более того, воспроизводят эти ценности. Можно ли этих людей, будь то духовенство или, может быть, деятели науки, культуры, отнести к элите? Или в данном случае ты все-таки четко разделяешь: элита – это те люди, которые обладают властью, будь то власть финансовая или власть государственная…

Я бы сказал не властью, а ресурсами или, еще точнее - властью над ресурсами.

Хорошо, а как мы все-таки охарактеризуем тех людей, которых можно назвать «аристократией духа»?

Здесь мы говорим о духовном авторитете. Я бы их к элите не относил. Потому что люди, которые имеют духовный авторитет, как правило, не имеют прямой власти и прямо не распоряжаются ресурсами. Они как раз являются нравственным примером и ориентиром. Для здоровой общественной ситуации очень важно, чтобы эти духовные авторитеты были ориентиром для широкого круга людей.

В том числе элиты?

Да, разумеется, в том числе и элиты. И для простого народа, и для среднего класса. Сила духовных авторитетов именно в том, что это конкретные люди, которые консолидируют общество. К ним приходят и миллионеры, и милиционеры, и бездомный, и гастарбайтер. Все приходят и получают утешение и надежду, возникает некая «точка сборки» общества. Здесь элита в традиционном понимании этого слова встречается лицом к лицу с народом. Как можно встретиться лицом к лицу? Например, в очереди на исповеди к старцу. Вот когда они вместе стоят, а не так, чтобы у миллионеров была в своем закуточке своя исповедь, а у гастарбайтеров – своя, то через это переживается единство.

Но для меня здесь есть еще один до конца не проясненный момент, связанный с элитой: как в условиях транснациональных корпораций или просто национальных монополий реализуется принцип власти. Это очень сложный вопрос, потому что, с одной стороны, существует ротация, а с другой стороны, - возникает корпоративная этика. Думаю, корпоративная этика в больших транснациональных корпорациях, безусловно, - одна из серьезных угроз национально-государственным элитам. Потому что корпоративная этика – это формулирование таких ценностей, на основе которых можно объединить сотрудников в десятках стран мира.

Правильно ли я понимаю, тут вопрос о том, существует ли конфликт между национальной элитой и формирующейся транснациональной элитой? Или, более того, возможно ли вообще смещение национальной элиты?

Я бы пока не стал называть управленческий класс транснациональных корпораций элитой, потому что у них сформулированы свои внутренние ценности, которые вовне явно не транслируются.

Ну, это-то понятно, там все-таки цель довольно утилитарная…

Да, они все-таки направлены вовнутрь. То есть можно воспринимать маркетинг, рекламные кампании этих корпораций, их взаимодействие с обществом в каких-то локальных проблемах как трансляцию своих ценностей вовне, но, тем не менее, это все-таки пока не очевидно.

Мне кажется, из этого органично следует вопрос, должна ли элита быть носителем некой идеологии? Помимо ценностных ориентиров, должна ли быть какая-то идеология?

Для меня этот вопрос пока остается открытым. Существуют серьезные плюсы и минусы как в случае, если элита является носителем идеологии, так и если она им не является. С ситуацией в современной России проблема в том, что если мы начинаем рассматривать мировоззренческие основы той или иной идеологии, то видим, что практически любая идеология, какая бы она ни была – либеральная ли, консервативная ли, неизбежно упирается в коммунистическое прошлое. Она не может выступить преемницей, скажем, дореволюционной России.

То есть, как говаривал Черномырдин, какую бы партию ни строили, получается КПСС?

Страшные слова... И вот это главная проблема, что мы идеологически оказываемся очень убогими, замкнутыми в посткоммунистической парадигме... Именно поэтому я бы теоретически ответил на поставленный вопрос: да, элита должна быть носителем идеологии. Но в нашей конкретной современной российской ситуации, я считаю, что это достаточно опасно. Элита должна с великой осторожностью относиться к идеологии и, скорее, попытаться посмотреть за идеологию. Таким образом, мы опять-таки возвращаемся к ценностной системе.

В таком случае вопрос такой: может ли стройная органичная ценностная система быть абсолютно надидеологичной? Разумеется, в Царстве Божием никакой идеологии быть не может, но мы все-таки пребываем на земле.

Если мы отталкиваемся от конкретных реалий, то опять-таки теоретически да. Существует идея христианского универсализма, который созидал и Византийскую империю, и Российскую империю с десятками народов, которые в нее вошли. Но, к сожалению, сегодня этот универсальный характер евангельских ценностей во многом утрачен, восприятие универсального характера очень и очень затруднено. Потенциально христианские ценности могут быть основой для полноценной здоровой идеологии. Но для этого христианские ценности должны быть прожиты человеком внутри. Он должен научиться действовать на основе этих христианских ценностей. И в результате кристаллизации этого опыта может появиться здоровая, а не ублюдочная идеология.

Хорошо. Вернемся к той квазиэлите, которая существует в современной России. Насколько, на твой взгляд, сейчас соотносятся интересы элиты и народа, элиты и государства, элиты и общества?

На мой взгляд в стране существует громадная автономия всех и вся. Я бы сказал, что все друг к другу примеряются, мы находимся в состоянии, когда идет поиск союзников и формирование тех групп, которые выступят субъектами в общественном диалоге. Этот процесс еще не закончен.

К сожалению, мы упустили ценностное воспитание, ценностную ориентацию молодежи, мы не знаем, носителями каких ценностей, являются те, кто младше 30 лет. И уж совершенно не представляем, какую идеологию, какие ценности несут те, кто младше 15. Это открытый для всех вопрос. И если на уровне тех, кому 40 и старше, мы реалии себе представляем и думаем, что какая-то точка стабильности может быть достигнута в рамках социального конструирования, - это большая ошибка, потому что нас подпирают снизу другие, которые, возможно, совсем другие . И на уровне тех, кому 40 и старше, наверное, некоторое взаимное понимание в интересах общества, государства и элиты существует. Но, несмотря на это, безусловно, здоровой ситуацию назвать нельзя. Как мне кажется, мы все еще находимся в ситуации больного человека, вроде бы идущего на поправку.

То есть соотнесение, сопоставление интересов здесь происходит по количественному принципу?

Я ввожу этот критерий, потому что утрачено преемство. Если мы утратили преемство вглубь, это значит, что мы не заботимся о своем преемстве с младшими поколениями, с нашими детьми.

Вообще-то здесь очень серьезный водораздел, который связан с нашим наследием советского прошлого. Те, кто застали Советский Союз, пусть даже им было лет 10, когда Советский Союз разваливался, если, например, ты вот эту систему отношений застал и зафиксировал, тебе проще найти общий язык с человеком подобного опыта.

А потом оказалось, что все разбито на ниши: регионы замкнулись, в культурных нишах произошло замыкание. И вот чтобы произошло размыкание всего: региональных, социальных и культурных ниш, нужно, чтобы этот процесс возглавили если не духовные, то хотя бы нравственные авторитеты. Собственно говоря, это и будет элита.

Однако при этом можно прогнозировать, что с постепенным взрослением тех людей, которые не застали советское прошлое, когда этим людям 30-35-40 лет, произойдет довольно-таки серьезный и болезненный перелом?

Да, если мы сейчас не продекларируем, не начнем формулировать ту ценностную базу, которая может стать фундаментом. Потому что, скажем, те государственные ценности, которые сегодня пытаются сделать общими, на самом деле несут серьезный заряд конфликтности.

И в истории, тем более в новейшей истории мы единой платформы для консолидации, увы, не найдем. Поэтому, на мой взгляд, если мы будем культивировать патриотизм как главную ценность, то можем попасть в большую ловушку. Мы не ответили на главный вопрос: что такое та Родина, которую мы любим. Это Российская империя, которую большевики убили, изгнали, уничтожили? Или это Советский Союз, который утопал в крови собственных народов не одно десятилетие? Что является ценностью для нас? Мне кажется, это пока неразрешимый вопрос.

А ты не берешь во внимание постепенного забвения, снятия наиболее болезненных точек истории? Ведь оно объективно происходит, и при всех отрицательных сторонах этой нивелировки, именно она может привести к некому органичному сплаву имперского и советского патриотизма.

Такой сплав возможен только в том случае, если будет найден правильный баланс между христианским универсализмом и русским патриотизмом. Сегодня об этом мы можем рассуждать только теоретически, но если это станет практикой жизни, личным опытом людей, когда патриотизм не будет постулироваться в качестве абсолютной ценности, а будет уравновешен универсальным Евангельским Посланием, тогда, я думаю, мы сможем из этого тупика выйти. В рамках нынешней пропагандистской машины, это, в общем, революционное решение.